– Да, конечно, а то пойдут сплетни, одна ужаснее другой. Ну, вроде как всё на месте, вот только шкаф запереть не смогу…

– Это всего на одну ночь…

«Дорогая мисс Мэнсис, всеобщая защитница!» – подумала Арриэтта, но ей всё равно хотелось, чтобы они побыстрее ушли: не терпелось увидеть Тиммиса. Только он не появится до тех пор, пока церковь не опустеет и западную дверь не запрут. Пусть Арриэтта и мало что видела, но догадалась, что произошло. Миссис Платтер заметила, как Тиммис взбирается вверх по верёвке, попыталась одной рукой схватить его, а другой вцепилась в верёвку. От её веса колокол поднялся, и они оба взлетели к потолку. Тиммис спокойно пролетел в отверстие, а миссис Платтер ударилась головой о потолок и свалилась на пол.

Наконец Арриэтта услышала, как мисс Мэнсис сказала:

– Китти, дорогая, думаю, остальное можно оставить до утра. Я приду и помогу тебе. Вот только не знаю, что делать с пеларгонией миссис Крабтри…

– Уитлейс посадит её в новый горшок.

– Замечательно! Тогда идём. Должна признаться, мне безумно хочется спать: вечер сегодня выдался непростой…

Арриэтта улыбнулась и обхватила колени руками. Как только за ними закроется дверь, Тиммис вернётся домой – живой и, даст бог, невредимый.

Когда той же ночью, но намного позже, Арриэтта пробралась через приоткрытую вентиляционную решётку и упала в объятия родителей, Под и Хомили забыли о тревожных часах ожидания и мрачных невысказанных опасениях. Они плакали, но это были слёзы радости, а когда Арриэтта ответила на все их вопросы, часы на церкви пробили два, только на них никто не обратил внимания.

– Ну, с Платтером наконец-то покончено, – подвёл итог Под.

– Ты так думаешь? – с сомнением произнесла Хомили.

– Разумеется. Они проникли в церковь в неурочный час! Замок на шкафу взломан, все ценные вещи свалены с полок на стол…

– Но он пытался убедить констебля, что там были воришки… или как там они их называют.

Под мрачно рассмеялся.

– Злоумышленники. Только вряд ли они стали бы пользоваться инструментами Сидни Платтера!

На следующее утро Арриэтте предстояло обо всём рассказать Пигрину, а также Спиллеру, если удастся его найти. Ей повезло встретить сразу обоих.

Пигрин, поднявшись пораньше, занимался сортировкой собранных накануне осколков стекла среди стелющегося плюща у дорожки, а Спиллер, который направлялся куда-то по своим делам, остановился посмотреть. Он, как помнила Арриэтта, всегда был любопытным, но никогда ни о чём не спрашивал напрямую. Обоих буквально потряс её рассказ. Арриэтта и Пигрин уселись поудобнее на сухой земле под листьями плюща, и даже Спиллер снизошёл до того, что присел на корточки, хотя и не выпустил лук из рук. Пока он слушал историю, глаза его горели, но он не произнёс ни слова.

– Есть ещё кое-что… – добавила Арриэтта.

– И что же это? – спросил Пигрин.

Арриэтта помолчала, прежде чем ответить, и слушатели с удивлением заметили слёзы у неё на глазах.

– Тебе это может показаться глупостью, но…

– «Но» что? – мягко подтолкнул её Пигрин.

– Мисс Мэнсис. Мне так хотелось успокоить её: сказать, что с нами всё в порядке.

Слёзы градом покатились по щекам Арриэтты, а Пигрин воскликнул удивлённо:

– То есть ты хочешь сказать, что она всё это видела?

– Нет, она ничего не видела, но её видела я, и случались моменты, когда была готова с ней заговорить…

– Но, надеюсь, ты этого не сделала! – совершенно шокированный, резко сказал Пигрин.

– Конечно, нет, потому что… – Арриэтта всхлипнула. – Я обещала отцу… даже торжественно поклялась, что никогда больше не заговорю ни с одним из человеков… Никогда в жизни.

Повернувшись к Спиллеру, она добавила:

– Ты был в тот вечер с нами и моё обещание слышал…

Спиллер кивнул, а Пигрин неожиданно сурово заявил:

– И твой отец был совершенно прав. Каждому добывайке известно, что это безумие, совершеннейшее безумие!

Арриэтта опустила голову, обхватила колени руками и расплакалась – возможно, оттого, что вечер накануне выдался очень непростым, а утром не удалось поспать подольше, или причина в резкости Пигрина. Поймёт ли её хоть кто-нибудь когда-нибудь?

Спиллер и Пигрин беспомощно смотрели, как её хрупкие плечи сотрясаются от рыданий, хотя она и пыталась закрыть лицо и без того уже мокрым фартуком. Если бы был один, Пигрин обнял бы её, утешил, но любопытные горящие глаза Спиллера удерживали его на месте.

Неожиданно Арриэтта подняла залитое сердитыми слезами лицо и заявила Спиллеру:

– Ты же обещал ей рассказать, что мы в безопасности и всё такое, но так и не сделал этого, потому что слишком боишься человеков, даже таких милых, как мисс Мэнсис.

Спиллер вскочил, бросил на неё странный взгляд: как показалось Арриэтте, свирепый и полный ненависти, – резко развернулся и ушёл, причём исчез так быстро и так бесшумно, словно его и не было. На плюще не шелохнулся ни один лист.

Арриэтта и Пигрин, совершенно ошеломлённые, долго молчали, потом Арриэтта удивлённо произнесла:

– Он рассердился…

– Это вполне понятно, – согласился с ней Пигрин.

– Но я просто сказала правду…

– Откуда тебе это известно?

– Ну как… он же пообещал?

– Если и пообещал, то, возможно, удобного момента не было. – Пигрин хмыкнул. – Он обязательно всё ей расскажет, но когда сам сочтёт нужным. Он считается лишь с собственным мнением, этот Спиллер.

Арриэтта встревожилась:

– То есть ты хочешь сказать, что мне следовало ему верить?

– Что-то в этом духе. Или не слишком торопиться с выводами. – Пигрин нахмурился. – Хотя я ни в коем случае не поддерживаю безумную идею общения с людьми, или человеками, как вы их называете. Это всё безрассудство и глупость, больше ничего! И едва ли будет честно по отношению к твоему отцу…

– Ты не знаешь мисс Мэнсис! – воскликнула Арриэтта, и глаза её опять наполнились слезами. – Но лучше бы я Спиллеру ничего не говорила…

– Не переживай: он с этим справится, – успокоил её Пигрин и помог подняться.

– Понимаешь, он ведь вовсе не плохой…

– Да, мне Спиллер тоже нравится.

– Ну ладно, – со вздохом произнесла Арриэтта. – Думаю, сейчас мне лучше пойти домой, а то ушла я очень рано и родители, должно быть, меня уже хватились. Да и, честно говоря, очень есть хочется.

– Ой, хорошо, что напомнила! – Пигрин сунул руку в карман. – Надеюсь, не раздавил. Нет, всё в порядке.

На ладони у него лежало крошечное яйцо, кремовое, с рыжевато-коричневыми пятнышками.