– Вам нехорошо, профессор?

До Вольминга только сейчас дошло, что, погрузившись в свои невеселые думы, он абсолютно ничего не слышал из того, о чем уже несколько минут говорил ему гражданский чин.

– Нет… Просто немного кружится голова. Я с самого утра ничего не ел, – неожиданно для себя признался профессор.

«Да и то, что ел, разве можно назвать едой?»

– Чего же вы молчите? – всполошился цивильный.

Он шепотом распорядился о чем-то, после чего, буквально как по волшебству, перед опешившим Вольмингом появилась дымящаяся чашка и блюдце с бутербродами.

Заключенный взял в дрожащие ладони горячий фарфоровый сосуд и поднес к лицу. Пахло кофе. Настоящим кофе, из выращенных под жарким нездешним солнцем кофейных зерен, а не «эрзац-продуктом» из жареных желудей, которым поили в лагере. Боже… Он совсем забыл этот запах…

Пожилой профессор держал в руках нетронутый кофе и беззвучно рыдал, сотрясаясь всем телом…

Тейфелькирхен, второй уровень объекта «А», 1944 год.

Действие, разворачивающееся внизу, на круглой, окруженной сетчатым барьером арене можно было назвать более чем скучным. Возможно, оно выглядело бы эффектнее, имей устроители возможность осветить ристалище ярким светом. В темно-красном же, заставляющем вспомнить о фотолаборатории, шоу не впечатляло.

Темные фигуры вяло двигались по багровому кругу, предпочитая больше маневрировать, чем наносить друг другу удары. Зрители, большинство из которых носило погоны, откровенно скучали.

– И долго они там будут танцевать? – не выдержал плотный короткошеий военный, стриженный ежиком и немного похожий на покойного президента Гинденбурга. – По-моему, нам обещали продемонстрировать прототип нового оружия, а не конкурс бальных танцев. Не правда ли, бригаденфюрер?

Бернике сам был не в восторге от увиденного.

Совершенно непроизвольно он высчитывал в уме те суммы, которые уже были затрачены. Само строительство объекта, по ходу дела превратившегося в некое подобие пирамиды Хеопса, поиск по всему Рейху и надлежащее содержание научного персонала, экспедиции, части которых приходилось работать на оккупированной территории и в нейтральных странах, а одной – даже во враждебной Британии, недешевые материалы и сырье… Итог вырисовывался неутешительный.

Но все это было бы сущей ерундой по сравнению с тем же «урановым котлом», если бы результат был более обнадеживающим. Если бы существовала хоть какая-то надежда на то, что ученым удастся воплотить сумасшедшую идею, зародившуюся в недрах «Анненербе», в жизнь. Да, какой-то результат был получен. Но насколько он жалок!..

Если бы только все это убожество не находилось под контролем у самого фюрера…

Конечно, бригаденфюрер, никогда не отличавшийся тупым упрямством некоторых своих коллег, давно признал, что его первоначальное неприятие фантастического, на первый взгляд, проекта, было ошибкой. «Штейнзольдат» существовал, и отмахнуться от непреложного факта было невозможно. И даже сроки, за которые удалось добиться хоть каких-то реальных результатов, можно было назвать рекордными. Но каким образом применить новое «оружие» в бою с большевиками, практически вытеснившими победоносные еще вчера войска Третьего рейха со своей территории и угрожающими уже ему самому?

Двум фигурам на арене тем временем удалось зажать третью в угол, и там завязалась потасовка, сравнимая по темпу со спариванием галапагосских черепах. Разглядеть какие-либо подробности в темно-красном сумраке не представлялось возможным. До зрителей доносились лишь размеренные тяжелые удары, напоминающие отдаленный грохот горного обвала, прокручиваемый на магнитофоне с пониженной скоростью.

– Неужели нельзя включить свет поярче? – снова возмутился толстый генерал. – Битый час уже сидим здесь, любуемся этой ерундой, а когда наметилось хоть что-то интересное – разглядеть ничего нельзя!

– Увы, господин Айзенбах, – развел руками научный руководитель проекта профессор Райнерт. – Это, к сожалению, тот самый максимум, который мы можем себе позволить. Стоит лишь чуть-чуть повысить яркость или изменить длину волны источника света, и они вообще замрут. Понимаете ли, цикл их жизни рассчитан на темное время суток. Вот если бы мы могли погасить свет вообще…

– Какого черта? – рявкнул генерал. – Тогда мы вообще ни черта не увидим!

– Вот именно.

Бернике молча поднялся со своего места и направился к двери. За ним потянулись остальные. В воздухе висело ощущение близкой катастрофы, и у всех, непосредственно связанных с работой на объекте, настроение было не самым лучшим.

Чуть приглушенное освещение, встретившее комиссию за дверью, казалось после красной полумглы ярким летним днем, заставляя всех щуриться.

– Ну что же… – бригаденфюрер выдержал паузу. – Я могу поздравить вас, профессор.

Ученые растерянно хлопали глазами, не понимая, что это: настоящая похвала или утонченное издевательство перед сокрушительным разносом. Терялись в догадках и военные, приехавшие с Бернике.

– Я доложу фюреру, дорогой мой герр Райнерт, – позволил себе скупую улыбку эсэсовец, – что работы по проекту «Штейнзольдат» идут полным ходом и достигнуты некоторые успехи…

– Вы себе представить не можете… – просиял ученый, но бригаденфюрер оборвал его на полуслове:

– Некоторые успехи.

Профессор заметно сник.

– Тем не менее я собираюсь ходатайствовать об увеличении финансирования данного проекта, здраво полагая, что вы и ваши подчиненные приложите все усилия, чтобы в кратчайшие сроки… Вы меня понимаете?

– Так точно, бригаденфюрер! – по-военному вытянулся ученый, уже поняв, что ему дается еще один шанс.

– А теперь мне хотелось бы пройти с вами по лабораториям и услышать от непосредственных исполнителей, что предпринимается, чтобы проект «Штейн-зольдат» был воплощен в жизнь в самое ближайшее время. Вас, господа, я не задерживаю, – обратился он к сопровождающим его военным.

Совсем не нужно, чтобы кто-нибудь, кроме него, пока знал тонкости проекта и тем более его слабые места…

Я умер как-то неожиданно для себя…

Вроде бы все было нормально, смотрели с женой телевизор, пили чай, говорили ни о чем. После первого инфаркта мне нельзя было ничего: ни волноваться, ни курить, ни позволить себе даже кружечку пива. И я все требования и пожелания врачей выполнял скрупулезно – возраст такой, что к любой болячке нужно относиться серьезно.

Помню только, что захотелось перед сном подышать воздухом, я накинул на плечи старенькую олимпийку, потянулся, чтобы открыть верхний шпингалет на балконной двери…

Говорят, что умершему видится какой-то свет в конце туннеля, покойные родственники и прочие оккультные штучки. Ничего такого не было. Я просто очнулся на кладбище – только и всего. Не в могиле, а в виде памятника. Памятника самому себе.