Нельзя сказать, что я был очень огорчен. Кто у нас знает, что ждет его впереди? Кто-то готовится, словно к дальней командировке, кто-то побаивается, а кто-то просто не верит.

Я относился к тем, кто не особенно-то и верил. Нет, не в саму реинкарнацию – это дело очевидное, сомнению не подлежит. Не верилось, что мое немолодое тело вдруг превратится в своеобразную мумию, станет бессмертным. Пусть и не вечную жизнь обретет, а вечную полужизнь.

Эх, зря не верил… Жаль, только недавно я приобщился к «когорте бессмертных». А то бы и инфаркта не было, и жил бы, может быть, еще несколько лет.

А еще больше жаль Танюшку. Как бедная убивалась на моей могилке, гладила меня, звала, не верила, что не в силах я прямо сейчас шагнуть к ней, обнять осторожненько, чтобы не помять ненароком дорогое мне, но такое хрупкое тело.

И пришлось мне ждать своей очереди ох как долго. Это ведь не армия, даже не тюрьма – тут ни в самоволку, ни в побег не уйдешь… И хоть не расписывался нигде ни кровью, ни чернилами – против Закона не попрешь, а такие, как я, ничего не решают. Иерархия, блин…

А уж зато когда смог – летел будто на крыльях…

Краснобалтск, Калининградская область, 200… год.

Видавший виды «ауди» под управлением Романа мчался по улицам Краснобалтска на немыслимой для Жени скорости, то на крутом повороте заставляя желудок проваливаться куда-то ниже пределов, допускаемых анатомией, то настоятельно требуя зажмурить глаза, когда, перегораживая весь проезд, впереди вырастал кузов грузовика и верткий автомобиль лишь каким-то чудом проскакивал между его бортом и кирпичной стеной. Думать о том, что было бы, реши кто-нибудь, движущийся навстречу, тоже объехать препятствие, совсем не хотелось. Да тогда, конечно, это и была бы последняя мысль, поскольку ремни безопасности в экипаже отсутствовали напрочь, а в наличие подушек безопасности верилось примерно так же, как в загробную жизнь…

– Штаны сухие? – повернул к пассажиру веселое лицо милиционер. – Смотри, у меня сиденья новые…

Небрежно управляя машиной двумя пальцами, он еще успевал прихлебывать что-то из жестяной банки, и Евгений сильно подозревал, что там совсем не лимонад.

Автомобиль вкатился в какой-то двор и затормозил.

– Пойдем.

Мужчины поднялись на третий этаж и остановились на лестничной площадке, на которую выходило всего две двери. Одна из них была опечатана узкими белыми полосками бумаги с круглой лиловой печатью.

Хмыкнув, старший лейтенант небрежно чиркнул по бумажкам ключом из большой связки и им же отпер дверь.

– Проходи.

Из прихожей на Женю пахнуло нежилым помещением. Вернее, когда-то жилым, но долго обходящимся без хозяина. Он шагнул через порог и оглянулся.

– Вот здесь и жил Прохоров, – сказал ему в спину Роман. Он аккуратно притворил за собой дверь и, не снимая уличной обуви, обогнул Евгения, скрываясь в глубине квартиры. – Чего там жмешься? – крикнул он откуда-то. – Заходи давай!

На полу было изрядно натоптано, поэтому разуваться не хотелось. Махнув рукой на приличия, Князев по примеру милиционера прошел в комнаты прямо в кроссовках.

Романа он обнаружил на кухне, где тот, распахнув форточку, дымил какой-то дешевой, судя по аромату, сигаретой на улицу.

– Так вот и жил, Сергей Алексеевич, – обернулся он к Жене. – Небогато, но что поделать… Да ему и этого не нужно было.

Он раздавил окурок в горшке с кустиком декоративного перца, успевшего не только мумифицироваться без полива, но и выцвести на солнце до бесцветности, и уселся, оседлав обтянутую темно-коричневым дерматином табуретку.

– Ну, что ты хотел узнать? Спрашивай. Не стесняйся.

– А почему здесь? – Искусствовед тоже уселся на сестру-близняшку Романовой табуретки и обвел взглядом небогатую обстановку кухни: эмалированная мойка с двумя латунными, тронутыми зеленью кранами, двухконфорочная газовая плита, старенький холодильник «Юрюзань» с закругленными углами и никелированной ручкой, смахивающей на автомобильную, изрезанная цветастая клеенка на столе, настенный шкафчик с грибком-переводкой на дверце, полки с нехитрой посудой.

– А где еще? Сергей Алексеевич был моим отчимом…

Женя поднял на Романа недоверчивый взгляд, и тот, невесело хмыкнув, извлек из кармана служебное удостоверение.

«Прохоров Роман Николаевич, – прочел Князев на бело-сине-красном бумажном прямоугольнике, вклеенном в обложку. – Старший лейтенант».

– Отчество мне матушка прежнее оставила, – пояснил милиционер, отбирая обратно «корочки» и пряча их в нагрудный карман. – Хотя, кто знает, настоящего отца Николаем звали или просто очередного… Проводницей моя мамаша трудилась. На поезде Москва – Калининград. Так что папашам своим я и счет потерял. А с Сергеем Алексеевичем у них вроде все по закону было, штамп в паспорте, то да се… Хотя и не долго. Меня даже усыновить хотел.

– Мать жива? – сочувственно спросил Евгений, но старлей только махнул рукой.

– А я, как шестнадцать стукнуло, паспорт себе на его фамилию выправил. Все же лет пять бок о бок жили, чего мне по какому-то хахалю залетному называться? Так что я теперь как шпион: и фамилия у меня чужая, и отчество наверняка тоже. Только имя свое. Да и то, как знать…

Рома снова махнул рукой и резко, словно собирался рухнуть на пол по команде «вспышка с тыла», нагнулся под стол. Только сейчас Князев понял, насколько тот пьян, и запоздалый страх ледяным скребком прошелся вдоль позвоночника.

– А-а… Вот она! – вынырнул снова милиционер, держа в руке бутылку водки, уже початую и заткнутую винной пробкой. – Будешь?

– Н-нет…

– А я вмажу… За упокой души, так сказать. Хотя… Какая там душа…

Он встал, снял с решетки для посуды пыльный граненый стакан, повернул громко фыркнувший кран и дал стечь ржавой воде…

– Все на поминки отправились, а я не поехал. Чего мне там делать? Если бы я и в самом деле его сыном был, а то… Будешь?

Женя лишь молча помотал головой, следя, как Роман медленно выцеживает сквозь зубы полстакана жидкости и морщится, поднеся к носу сжатый кулак.

– Теплая, зараза… Ну, чего ты там хотел знать?

Молодой ученый открыл было рот и смешался, не зная, с чего начать. Да и смущал его прохоровскии пасынок, снова цедящий в стакан водку из запыленной бутылки. Что еще можно от него услышать, кроме пьяного бреда?

– Молчишь? Ну, тогда я сам…

* * *

Все началось спустя некоторое время после окончания войны, где-то в середине сороковых годов.

Тейфелькирхен находился в той части Восточной Пруссии, которая по потсдамским соглашениям отошла к Советскому Союзу,[40]чтобы быть преобразованной в Калининградскую область. Большая часть его жителей бежала вместе с отступающими гитлеровцами еще зимой 1945 года, остальных после войны выселили «на историческую родину», а город, как и всю новую область, лишившуюся коренного населения, активно заселяли переселенцы из разрушенных войной областей России, Украины и Белоруссии. И спешно переименованный в Краснобалтск городок, надо заметить, оказался лакомым кусочком: почти не разрушенный, с исправно функционирующими коммуникациями, к тому же прямо на железной дороге и с заводом в придачу.