– Нечто между Винтерхальтером и Бертой Моризо, – отчеканила Барбара, и Анна вспыхнула от удовольствия.

Это был лучший вечер в ее жизни. Даже еда – омлет из яичного порошка, оладьи из мясных консервов и овощной пирог – казалась особенно вкусной. Анна наслаждалась похвалами друзей и жадно слушала новости: Барбара закончила новую картину, Уильям-валлиец продал одну из своих, но его скоро призовут на военную службу. Анна заказала блюда из меню, а потом ела и незаметно посматривала то на свою роспись, то на Джона Котмора. И ее возбуждение все росло и росло, потому что, думала она, что-то еще должно произойти, самая лучшая часть вечера еще впереди.

Наконец все было съедено, весь кофе выпит. Альберт подал Анне счет, и она с удовольствием по нему заплатила. И теперь все стояли на улице перед кафе, озаряемые светом наступающего вечера.

– Что ж… – сказал Котмор.

Анна ждала.

– Спасибо тебе за чудесный вечер, – сказал он. – И спасибо за твою замечательную роспись.

Джон взял Анну за руку и вдруг обратился к Гарри:

– Я думаю, мне разрешается поцеловать любимую ученицу, так? – И прежде чем Анна успела что-то сообразить, чмокнул ее в щечку. – Поздравляю! Желаю тебе новых росписей – еще более успешных, чем эта.

А потом повернулся, бросил что-то вроде «Доброй ночи!» или «Прощай!» – и в компании Барбары и Гарри отправился по направлению к Вестминстеру.

Анна не могла поверить в происходящее. Улыбка еще не успела сойти с ее лица, ее рука еще чувствовала прикосновении его руки – она так и застыла, и пыль победы осыпалась к ее ногам…

– Несколько более стремительный исход, чем хотелось бы, – заметил Уильям-валлиец.

Они с Анной смотрели, как фигура уходившего Котмора постепенно делалась все меньше и меньше.

– Ну что, пойдем? – спросил наконец Уильям.

Ошеломленная Анна заставила себя сдвинуться с места, и они пошли в сторону метро. Уильям-валлиец всю дорогу о чем-то рассказывал, но Анна не слышала ни единого слова. Она могла думать только о Джоне. Что, боже праведный, произошло? Почему он поцеловал ее так? Почему он как будто сбежал? И что он все-таки произнес – «Доброй ночи!» или «Прощай!»?

Несколько недель кряду Анна колебалась между ощущением полного счастья и глубокой депрессией. Военные события словно отражали ее состояние.

В июне наконец-то открыли второй фронт. Британские и американские войска высадились на севере Франции. И это положило начало освобождению европейских стран, захваченных нацистами четыре года назад. Для Анны, которая хорошо помнила страшное лето 1940 года, это событие оказалось более значимым, чем победы, одержанные над Гитлером в Африке или России. Когда стало понятно, что союзники прочно закрепились в Европе, Анна вдруг с некоторым удивлением поняла, что конец войны не за горами.

Но едва все воспрянули духом, как появились так называемые «летающие бомбы». Это было новое секретное оружие Гитлера – беспилотные самолеты-снаряды, запускаемые с другой стороны Суэцкого канала. Когда у самолетов заканчивалось топливо, они падали на землю – и взрыв разносил всю округу. Большая часть летающих бомб предназначалась для Лондона.

Когда Анна и господин Кадфорд впервые увидели такую бомбу, они не поняли, что это. Послышался низкий гудящий звук, на небе появилось нечто темное, круглое, с пламенеющим хвостом. Двигалось оно медленно, а потом вдруг исчезло – гудение стихло. И следом раздался оглушительный взрыв.

– Самолет? – спросила Анна.

Господин Кадфорд покачал головой:

– Никогда не видел таких самолетов.

Воздушную тревогу не отменяли до самого утра. На следующий день во всех газетах объяснялось, что это было.

Поначалу люди смеялись над этими бомбами, такими неуклюжими они казались. Им придумывали дурацкие имена вроде «бомбы-жужжалки» или «жуки-болваны». Но вскоре летающие бомбы стали появляться в большом количестве, причем и ночью, и днем. Ты идешь по своим делам – и вдруг слышишь звук такой бомбы. Ты знаешь: она может взорваться в любой момент, и это сильно нервирует. Ты молишь бомбу пролететь подальше – не без чувства вины: потому что, пролетев дальше, она упадет на кого-то другого. Но мысль о том, что война скоро закончится, рождает в тебе до отчаяния сильное желание остаться в живых…

Люди опять стали покидать Лондон. На железнодорожных станциях появились знакомые цепочки детей с бирками на одежде. И каждый день к старым разрушениям прибавлялись новые. Поскольку теперь бомбы падали постоянно, бесполезно было укрываться от них в убежищах. И те, кто остался в Лондоне, просто прятались за ближайшей дверью или ныряли под какой-нибудь оказавшийся рядом предмет мебели, когда бомба, по ощущению, должна была взорваться прямо над головой.

Анна не могла надивиться проворству пожилых дам. Вот они сидят за швейными машинками, а в следующее мгновение уже оказываются под столом. С одной стороны из-под стола виднеется солидный зад мисс Поттер, с другой торчат великанские ступни мисс Клинтон-Браун. А миссис Райли, видимо благодаря акробатическим занятиям в юности, умудрялась забраться под стол вся целиком.

Анна не пугалась летающих бомб так, как пугалась когда-то бомбежек, а иногда даже радовалась возникавшему внутреннему напряжению: это помогало ей отвлечься от других проблем. Джон Котмор с последней их встречи в кафе необъяснимым образом отдалился, и Анне казалось, что ее жизнь лишилась всякой опоры. Макс летал на боевые задания, а она даже не знала, сколько раз в неделю. Когда Анна оказывалась под бомбежкой, ей казалось, что она оттягивает на себя часть опасностей, причитавшихся Максу.

Мама стала еще более суеверной. В любых ситуациях она проявляла утрированную щепетильность, будто желая удовлетворить какого-то наблюдателя из Высшей Канцелярии. Однажды Анна увидела, как мама буквально впихивает в руку автобусного кондуктора деньги за проезд, хотя последние годы она платила, лишь когда ее ловили. Поймав взгляд Анны, она сказала:

– Не думаю, что стоит упускать хоть какую-то возможность… – и добавила: – Из-за полетов Макса… Ну и все остальное.

В то же время мама, как ни странно, не желала признавать, что Максу грозит хоть какая-то опасность, и страшно злилась на папу, когда он заводил об этом речь.

– Но он же бывает под огнем! – говорил папа.

А мама кричала:

– Не только он! И они все равно никогда ничего не сделают Максу!

Несмотря на летающие бомбы, учеба в вечерней школе искусств продолжалась. И Анна жила, как и раньше, от занятия до занятия. Но каждый раз после школы у нее возникало чувство подавленности и непонимания происходящего. Все изменилось. С Джоном Котмором они теперь разговаривали только формально – когда обсуждали работы Анны. Из-за бомбежек после занятий все немедленно расходились по домам. И единственный случай неформального общения был связан с походом в кафе. Они отправились туда попрощаться с Уильямом-валлийцем. Его призвали в армию, и он пришел показаться им в новой военной форме. Сидя в кафе, они развлекали Уильяма разговорами, как в прежние времена. Но тот был погружен в себя и казался слишком юным, чтобы идти воевать. Поэтому, когда вечер закончился, все вздохнули с облегчением.