И решил Рашаф идти к караимам Крыма – набираться у них премудрости, ибо слышал, что именно там, в крымской земле, живут прямые потомки колена, напрямую вышедшего из Святой земли и вынесшего с собой «истинный» текст Книги, не отредактированный поколениями, которые веками мыкались по Европе. Ибо слово «караимы» означает «читающие» и отражает главную особенность этого колена Израилева – почитание Ветхого Завета как единственного и прямого источника истины. И полное отрицание Талмуда, как дела рук раввинов. А значит, человеческого уже добавления к Ветхому Завету.

По дороге в Крым Фиркин остановился в деревеньке Софийка, под Херсоном, у другого мудреца-гебраиста, который, по слухам, вроде бы служил при князе Потёмкине. И сам светлейший князь ему эту деревеньку и подарил. За верную службу. Жил там Фиркин, мудрости набираясь, почти полгода, а потом все-таки двинулся в Крым. К караимам. Что-то уж очень тянуло его туда. Прямо как на родину рвался.

Привел он с собой четырех сыновей, которые, впрочем, быстро из Крыма разбежались. Старшие двое подались на Кубань, в Черноморское казачье войско к атаману Матвееву. Средний рванул на Украину, в Тульчин, к графьям Потоцким в услужение. А младший поехал странствовать по белу свету. И привез он с собой из странствий по Палестине, Египту и Междуречью драгоценную коллекцию старинных книг и рукописей. И даже надписей надгробных. Но наиболее замечательной его находкой была уникальная рукопись Ветхого Завета, отличная от стандартного канона какими-то дополнительными, не включенными в канон Вавилонского Талмуда, текстами.

Кто финансировал эти поездки, поиски и приобретение бесценных рукописей, было тайной. Ибо стоило всё это денег немереных. Ходили, впрочем, странные слухи, что за этим предприятием стояли капиталы графини Браницкой. Она, дескать, водила дружбу с тем самым гебраистом из Софийки. И был и у нее свой интерес… Какое-то старинное кольцо с письменами иудейскими, которые никто не мог толком прочитать. А кольцо не простое – заколдованное! Впрочем, всё это, скорее всего, были лишь слухи. И не более.

Однако на основании этих находок и после тяжелых, длительных диспутов с сефардами, ашкеназами, крымчаками, мизрахим и другими иудейскими общинами Российской империи, караимские лидеры обратились к императору Александру II с прошением: перестать называть их «евреями-караимами» и называть просто «караимами».

Более всего поразило молодого царя их заявление о том, что караимы вышли из Иудеи задолго до Рождества Христова и посему не должны нести ответственность за Христово распятие…

Вскоре последовал высочайший ответ: «Прошение сие удовлетворить…»

В Иосафатовой долине в Крыму, расположенной в верховьях балки Марьям Дерена, недалеко от «пещерного города» Чуфут-Кале, находится древнее караимское кладбище. Никто не знает, сколько ему лет: то ли две тысячи, то ли больше. Названо оно Балта-Тиймез, что в переводе означает «топор не коснется», и связано это с тем, что в центре кладбища располагалась священная для караимов дубовая роща. Такое же кладбище есть в окрестностях Иерусалима, где, по преданию, во время Второго пришествия Христос будет судить грешников…

На краю кладбища немного обособленно лежит грубо отесанная плита из лимонного песчаника. На ней две надписи. Одна на иврите. Другая, чуть пониже, по-русски…

Сенька проснулся от странной возни и пофыркивания. Открыв глаза, он увидел голову непонятного вида существа, наклонившегося над ним и явно его обнюхивающего. Сенька не то чтобы испугался, но как-то заробел.

– Кто вы? – тихонько спросил он.

Существо подняло голову, и Сенька сразу понял, что это женщина.

– Нойда, – сказала она, в упор глядя на него большими, очень светлыми, глубоко посаженными глазами, продолжая принюхиваться. Нос у нее был прямой, красиво вырезанный. Но ноздри, находящиеся в беспрестанном движении, были неестественно широкими и, казалось, жили какой-то своей, отдельной от лица жизнью. Волосы у существа были длинные и седые. Скорее, белые, чем седые. Они обильно ниспадали на плечи и стремились куда-то дальше, вниз.

– Я нойда, – повторила она, – колдунья ижорская. И, видя, как он невольно вздрогнул, усмехнувшись, добавила: – Да ты не бойся, «пойка», я не злая…

Чтобы достойно и со вкусом рассказать историю ижорской нойды, надобно нам уделить несколько строк соснам. Нашим балтийским соснам. Хвойных на белом свете немало. И сосен, в частности. Тут тебе и итальянская сосна, вокруг смолистого ствола которой Буратино изловчился намотать длиннющую бородень Карабаса. И могучая калифорнийская секвойя, выросшая в горах Сьерра Невада почти за полтысячи лет до Рождества Христова. И всяческие кедры, пихты, пинии. Но речь пойдет не о них, хотя все они по-своему прекрасны… Милее всех нашему северному взору – пламенеющая на фоне бледного балтийского неба зеленым хлорофилльным огнем своих игл скромная красавица с оранжево-янтарным стволом. Иногда мощным и стройным, как корабельная мачта. Иногда причудливо изогнутым, исковерканным холодным дыханием суровой Балтики, дочери великого Ледника, сползшего со Скандинавских гор много тысяч лет назад…

Мощь ледника была безгранична. Он наступал овальными языками шириной в десятки, иногда в сотни километров. Каждый новый язык наплывал на предыдущий с небольшим уклоном и, съезжая с него, словно нож бульдозера, врезался в материк. Он гнал перед собой рыхлые песчаные грунты вперемешку с камнями. Он срезал песчаный слой почвы до плотных глин. Он тащил обломки горных пород размером с грузовик. Обломки скал попадали между ледниковыми языками и, словно жерновами, отшлифовывались в валуны – гигантские гладкие сувениры, которые он щедро раздаривал во время своего величественного северо-европейского вояжа…

Великий ледник вырезал в земле мелководные заливы будущего Балтийского моря – Ботнический и Финский. И гигантские озера Карелии – Ладогу да Онегу. Он всё полз и полз, как плохо проваренная, нескончаемая ледяная манная каша с комочками. Почти дойдя до современного Рижского залива, великий ледник плюнул напоследок Псковским, Чудским и Ильмень озерами и в задумчивости остановился, словно сомневаясь в целесообразности дальнейшего продвижения. Шли тысячелетия и, задумавшийся, он стал потихоньку таять. Превращаться в огромные водные пространства. Сначала в гигантское Балтийское ледниковое озеро, а потом и в древние моря: Иольдиевое и Литориновое…

И лишь сорок веков тому назад, когда Сахара завершила свое перерождение из цветущей равнины в бесплодную пустыню, египтяне приручили кошку, а шумеры начали слагать свой эпос о Гильгамеше, огромная впадина в североевропейском континенте, наконец, стала тем, что мы нынче называем Балтийском морем. В разные времена разные народы звали его и Варяжским, и Скифским, и Варварским.

Пророк Моисей как раз выводил свой народ из Египетского пленения, полторы тысячи лет до нашей эры, когда холодная ледниковая вода древней Ладоги разом хлынула в Балтийское море, затопив долину реки Мги и прорвавшись в долину реки Тосны. Вот так три с половиной тысячи лет назад возник пролив между Ладожским озером и Финским заливом, ставший долиной реки Невы. Семьдесят четыре километра причудливо изогнутого русла, наполненного студеной темной ладожской водой, несущейся со скоростью троллейбуса строго на запад, в Балтийское море.