Великий ледник, проиграв, отступил. И впустил наконец-то в Карелию и на Восточную Балтику людей. И они пришли. Все эти странные финно-угорские племена, несущие в своей холодной крови тайны рождения северного человечества. Пришли с далекого Приуралья. С Колы-полуострова. Из Комяцкой лесотундры. Из Волго-Окского междуречья. Отовсюду…

Многие сотни лет приходили они на свои капища, к своим священным соснам. В свои лесные и болотные храмы под открытым небом. Принести жертвы богам, совета у них испросить, узнать про охоту, про будущий урожай, про грядущие кровавые стычки с неспокойными соседями: викингами да новгородцами. Про то, как поведет себя осенью могучее и коварное Нево. Нева-река. Нева-йоки. Избалованный и непредсказуемый ребенок Ладоги и Балтийского моря. «Альдоги и Иттамери…»

Русские называли их всех просто: чухна. Будь ты карела, лив, водь, вепс, эст, печера, лопь, югра, ижора или же финн ингерманландский. Чухонцы – и всё.

Волхвы, жрецы чухонские, пророчествовали, глядя на причудливые изгибы сосновых ветвей, на мох, на лишайник, наросший за год. Изредка разноцветные огоньки вспыхивали на ветвях в вечернюю пору. Ну, тут уж жди беды. Или грядет набег варяжский. Или Альдога-озеро злое прикажет Неве-реке, капризной своей дочери, вздуться черной водой и залить острова и поселения. Или, того хуже – удумают русские соседи крепость новую строить…

Майским днем плоскодонная верткая лодка-верейка летела по Невской протоке, отделяющей Заячий остров от острова, ныне зовущегося Петроградской стороной, а тогда ещё безымянного.

Вспарывают весело четыре весла темную воду протоки. На веслах распашных два шведа из местных да два царских гребца-шкипера из «потешной» команды. На корме рулем правит поручик бомбардирской роты Преображенского полка – граф Меншиков. На носу запалубленном – генерал Гаспар Ламбер, инженер французский. Соавтор императорский по проектировке новых крепостей. Рядом с ним – сам император Пётр Алексеевич. Капитан-бомбардир Преображенского лейб-гвардии полка.

Верейки – лодки такие на Темзе, в Лондоне, как водное такси используют. Царь Петр, когда в Англии был, лодки эти заметил и заценил. Целая флотилия у него таких вот вереек по Невской дельте шастает. Когда под парусом, когда на веслах. От погоды зависит. А погода в Невской дельте, читатель, сам понимаешь, – переменчивая.

Хорошо на душе у императора, радостно. Две недели назад штурмом взяли Ниеншанц, крепость шведскую. Означало это, что отныне всё течение Невы, от Ладоги до дельты, стало под контролем русских войск. Тут же решили строить новую крепость, но поближе к морю. Выбор пал на небольшой островок Янисаари, что по-фински значит – Заячий остров. И вот три дня назад, как раз на Троицу, заложил он первый камень крепости. Той, что будет зваться Петропавловской.

Весеннее солнышко сквозь облака пробивается, воду в протоке светлит. Та аж в голубизну отдает. Внимательно император с генерал-инженером берега Янисаари и того куска суши, что напротив, рассматривают. Будущие бастионы намечают. Вдруг, уже на подходе к большой Неве, слева по борту, там, где роща редколесная, увидал император людское сборище. И немалое.

– Это что там такое? – подивился он.

– Это, царь Петер, чухна ижорская на своем священном капище языческим своим богам молится, – отвечал швед Марти Лейя, урожденный житель этих мест, нанятый в качестве толмача и лоцмана.

– Что ж вы, шведы, почитай тысячу лет как здесь обретаетесь, а чухну в христианство обратить так и не смогли! – притворно ворчливо сказал император. По правде говоря, разбирало его нешуточное любопытство…

– А ну-ка, давай туда! Рули, Данилыч!

– Упертый они народ, царь Петер, – виновато развел руками шведский шкипер-толмач, – притворяются христианами, а верят всё равно в своих идолов…

А про себя подумал: «Тысячу лет назад вы, русские, ещё сами идолам молились…»

Пристали. Император, увязая каблуками ботфортов в болотистой, топкой почве, зашагал к сборищу.

Внимательному взору его предстала любопытная картина. Сотни две, а может, и больше чухонцев – мужчин, женщин и детей – стояли вокруг причудливо раскорячившейся вширь, но не шибко высокой, в рост человека, сосны. Это были ижорские кланы и семьи, съехавшиеся со всей невской дельты на ритуал весеннего пророчества. А также с берегов Охты, Тосны, Мги, Ижоры и Оредежа. Даже с Лужской губы и из Лахты семьи прибыли. Слух о том, что русские выбили шведов из Ниеншанца и стали строить свою крепость, уже облетела местное население. Молча, с любопытством, смешанным со страхом, смотрели они на долговязую фигуру нового иноземного царя.

Император сразу же заметил трех высоких стариков, стоявших рядом с удивительным деревом. Седые, спутанные гривы волос, причудливые наряды, а главное, величественная осанка – выделяли их из толпы.

Любопытный, как кот, он ткнул шведа Марти в бок:

– Эти, что ли, волхвы чухонские?

– Так, царь Петер… Эти и есть жрецы ижорские.

– А что это за раскоряка там стоит?

– А это сосна их священная. По ней жрецы и пророчествуют.

– А ну, спроси-ка у них, чего они там нагадали? Что там им сосна сказала?

Услышав царские слова, один из волхвов с поклоном приблизился к Петру и, смешно растягивая слова, сказал, мешая русский и чухонский языки:

– Не моожно говорит. Это иест тайна. Се он салайсуус…

Вблизи он выглядел гораздо моложе и крепче. Седые волосы казались белыми. И почти белыми казались странно светлые глаза.

Император охватил цепким взором всю крепкую фигуру старика. Да и стариком-то его назвать было совсем нельзя. Слишком уж от него веяло скрытой силой. Пётр аж принюхался, как кот. На волхве была длинная, до пят, хламида, сшитая из грубого холста, с вышивкой в виде свастик и ромбов. Особо отметил император ожерелье из странных красноватых камней.

– Мне можно, – сказал он, – я царь. Ваш новый царь – Петр.

– Не можно, цар Пьеетер. Юмалат саават вихасийя. Боги гневаться будут, – поклонился ещё ниже жрец.

– А иначе буду гневаться я. А мой гнев пострашнее будет, поверь…

Ничего не ответил жрец. Молча отступил, склонившись в поклоне.

– Алексашка! – неожиданно высоким голосом вскричал император, – а ну-ка тащи топор мой, живо. Личный плотницкий топорик Петра всегда лежал за задней банкой лодки-верейки, за доской заспинной. По лицу императора прошла первая судорога. А по толпе ижорцев – глухой ропот.

– Не наата топёр, цар Пьеетер, – глухим голосом протянул беловолосый старик, – мы не моожем говорит, этто не нааша тайна. Се поле мейе салайсууттеме…

– Я щас вам покажу, чухна упертая, что «наата», а что нет… – дергая щекой и шеей, страшно и тихо произнес Петр, протягивая руку за топором, принесенным Меншиковым. Толпа ижорцев тревожно загудела и стала придвигаться к императору и его свите.

В этот момент раздался ружейный залп. Взвод гренадеров Семёновского полка, с фузеями наперевес, приближался быстрым шагом со стороны протоки, примыкая на ходу байонеты. Тускло сияло весеннее солнце на латунных бляхах с двухголовым орлом, украшавших кожаные гренадерские шапки. Это генерал-майор Чамберс, командир Преображенского и Семёновского полков, обеспокоенный отсутствием императора, послал десант. Проверить, всё ли в порядке. Хоть Ниеншанц и был взят, шведы всё ещё пошаливали на отдельных островах и в заводях Невской дельты.