– А что, может быть другая? – с внезапной надеждой спросил Светлейший, – что, взаправду возможна другая жизнь?

Нойда усмехнулась…

– В этом невозможнейшем из миров, пожалуй, нет ничего невозможного, – непонятно ответила она, – иди к своим гостям, Впотемках. Среди них есть кому ответить на этот вопрос…

Как Сенька ни вытягивал уши и шею, но услышать разговор Светлейшего с нойдой ему не удалось, за исключением пары-тройки слов. И когда она вернулась на диван, он осторожно осведомился:

– Бабушка нойда, а почему вы Григория Александровича Впотемках называете?

– Да какая же я тебе бабушка? – зазвенел серебряный колокольчик ее смеха, – я, считай, ещё девушка… меня ведь за сто три года ни один мужчина не познал…

Она буквально кисла от тихого хохота, сползая с дивана на пол:

– Ты хоть разницу понимаешь, пойка глупый? Суутели маар? С девчонками целовался уже?

По правде говоря, весь Сенькин опыт общения с противоположным полом ограничивался сегодняшними банными процедурами. Но он утвердительно кивнул, надувши щеки. Чем вызвал очередной приступ тихого серебристого смеха:

– Вайкке валетайа, врунишка ты маленький, пойка…

– Удивительное дело, – думал он, глядя на нойду, – как это я мог подумать, что она старуха? А она ведь совсем молодая! И ужасно похожа на Снежную королеву… – Ну, положим, не совсем. Но всё равно приятно, – пропел у него над ухом чей-то мелодичный голос.

– Вы что же, мои мысли читаете? – всполошился Сенька.

– Некоторые читаю. Я же нойда. Но не все. А кто эта Снежная дева? – и глаза ее зажглись любопытством.

– Снежная королева, – поправил Сенька, – это сказка такая великого сказочника – Андерсена.

– Свей? Роотси? – спросила нойда – швед? Кто он, твой Андерсен?

– Нет, датчанин, данске…

Сенька осекся, внезапно осознав, что каким-то странным образом начинает говорить и мыслить новыми незнакомыми образами и словами…

– Продолжай, пойка, – ее глаза чуть потеплели и стали немножко отдавать голубизной, – рассказывай про Снежную деву.

– Один злой волшебник-тролль сделал зеркало, которое всё искажало. Оно упало на землю и разбилось на тысячи осколков. И осколки эти летали по всему миру и попадали людям в глаза, а некоторым и в сердце. Одному мальчику – его звали Кай – осколки попали и туда, и туда. И в глаз, и в сердце…

– И он стал странным и злым, – продолжила за него нойда, – и начал всех ненавидеть и обижать…

– Да, а откуда вы знаете?

– Давай дальше, дальше, про Снежную деву, – не удостоила она его ответом.

Когда Сенька дошел до путешествия Герды в Лапландию и произнес голосом северного оленя, или, во всяком случае, так, как он этот голос себе представлял: «Лапландия… Там лед и снег! Там так чудесно! Скачи себе на воле по необъятным сверкающим снежным равнинам!» – он вдруг услышал странные звуки. Сдавленный не то смех, не то стон. Поднял взор. И изумился.

Глаза нойды почти посинели от волнения:

– Лапландия… О да, там прекрасно, – прошептала она, – там Снежная королева раскинула свой летний шатер, а постоянные ее чертоги у Северного полюса, на острове Шпицберген!

– Так вы же всё знаете, – разочарованно пробурчал Сенька.

– Эта ведь старая северная сказка, пойка… Но твой датский Андерсен ее очень хорошо пересказал. И приукрасил красиво… Вот только насчет зеркала…

– Что насчет зеркала? – засопел Сенька, почуяв что-то необычное.

– Зеркало кривое это сделал совсем не волшебник. А, скорее всего, сам сатана.

– Черт? С рогами и с хвостом? – усмехнулся Сенька с чувством превосходства, столь свойственным людям двадцатого века, особенно молодым.

Однако нойда почему-то не поддержала его шутливого тона.

– Да нет, не совсем, – жестко зазвенел, но уже не серебром, а железом, ее голос, – скорее альтернативное творение Божие… Элементы зооантропоморфизма, как правило, присущи большинству других обитателей верхних и нижних миров… Троллям, лешим, гоблинам…

От нойдиных непонятных слов Сеньке стало как-то не по себе. А ещё больше от внезапной ее метаморфозы. Не было больше доброй ижорской колдуньи. Не было и смешливой снежной девы. Перед ним стояла странно расплывчатая зыбкая фигура. От которой вдруг повеяло на него какой-то бесконечной печалью и холодом мироздания.

И вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, он спросил встревоженно:

– А Бог есть?

Она засмеялась, но как-то невесело.

– А ты сам-то что думаешь, пойка?

Сенька растеряно пожал плечами:

– Нас учат, что нет…

– Кто учит?

– В школе, и вообще…

– А помнишь, что Снежная королева сказала мальчику Каю? – задумчиво спросила нойда: – Сложи из льдинок слово «вечность», и ты будешь сам себе господин, а я подарю тебе весь свет и пару новых коньков. Но он никак не мог его сложить… А про вечность вас в школе учат? А про бесконечность? Про аареттемуус?

Тут Сенька наконец заметил, что нойда почти перестала переходить на свой странный язык. Более того, речь ее, включая и выговор, и словарный запас, стала совсем такой же, как и его собственная. Иногда даже какой-то наукообразной, с некоторыми словами, которые ему были совершенно неизвестны…

– Мы перед войной начали проходить исчисление бесконечно больших и малых по математике. Функция называется бесконечно малой, если ее значения по абсолютной величине становятся и остаются меньше любого наперед заданного положительного числа эпсилон, – забормотал было он. Но тут же остановился и обреченно произнес: – Но я так и не смог понять, что же это значит бесконечно малый? На самом деле. На обычном человеческом языке… До сих пор не могу понять… Как это может быть – ну, чтобы бесконечно…

– Конечно, не можешь. Ты сам подумай, пойка, как смертный может понять суть и смысл бесконечности?

– А я смертный? – глупо спросил он. И тут же устыдился своего вопроса, тем более, что нойда даже не удосужилась на него отреагировать.

«Так выходит, что я смертный! – внезапно посетила его пренеприятнейшая мысль, – и, следовательно, я умру…»

– Ну, конечно умрешь, пойка, умрешь, как все смертные, – беспристрастно подтвердила нойда.

Сеньку уже не поразило то, что она опять прочла его мысли.

Во-первых, он потихоньку привык, а во-вторых, мысль о неизбежности собственной смерти целиком захватила всё его существо. Пожалуй, первый раз в жизни.