Его ладони оставляли на коже следы, будто бы клеймили каждый её миллиметр, вынуждая его кричать: она принадлежит мне.

И я принадлежала.

– Я с ума по тебе схожу, ― прошептал Мак, покрывая поцелуями мою шею, продолжая ласкать тело. Я улыбнулась, а затем почувствовала, как сильные ладони накрыли истосковавшуюся грудь.

С силой закусила губу и запрокинула голову, удерживая пошлый стон.

Большие пальцы Мака умело играли с набухшими сосками. Он нежно поглаживал их, а затем до сладкой истомы тянул, заставляя низ пульсировать и гореть. Я забыла о том, где мы и что творим. Я просто хотела и получала, а остальное не имело значения.

– Ммм… Мак…

– Позволь мне посмаковать тебя, Никки. Позволь посмаковать.

Я хотела позволить ― правда хотела, но как только его рот захватил мой сосок, напрочь об этом забыла. С губ слетел до неприличия громкий стон, затем ещё один и ещё… Мак смаковал меня, как и желал ― жадно, возбуждающе, держа почти на пике, но вместе с тем не давая его достигнуть. Он дразнил меня, наказывая, и я это понимала.

– Мак…

– Ты пахнешь Раем, Никки. Клянусь, ты пахнешь чертовым Раем.

Я вжалась в стекло, а затем ощутила, как пальцы Мака, сильнее раздвинув бедра, пробрались под тоненькую ткань трусиков. Инстинктивно сжалась, а затем открылась, мечтая, чтобы он проникал глубже, двигался быстрее, заставлял меня умолять.

И он исполнил все мои мечты.

Пальцы Мака набирали темп, трахая меня так, как я этого ждала ― пробуждая внутри самые дикие инстинкты, граничащие с чистой животностью похотью.

И мне это нравилось.

Стиснув край столешницы, я закричала, понимая, что приближаюсь, и именно в этот момент мой личный дьявол―искуситель всё прекратил.

– Только не так, ― резко пододвигая к себе, прошептал он. Я услышала звук рвущейся фольги и перекатывания резинки, и спустя всего несколько секунд Мак вошел в меня по―настоящему, до основания заполняя собой.

Тысячи маленьких зарядов побежали по коже, заставляя её покрываться облаком одурманивающих ощущений. Экстаз. Ни с чем не сравнимый, восхитительный, мой.

Я обвила бедра Мака ногами. Он совершил грубый толчок. Затем ещё один. И ещё.

Страсть опьянила его, и вскоре он уже безжалостно вколачивался в меня, словно дикий изголодавшийся зверь. Я кричала, не в силах молчать. Одной рукой обнимала его за шею, прижимая ближе, а другой ― упиралась в столешницу.

Губы Мака, яростно накрывшие мои, заглушили очередной похабный стон.

Его язык вновь заявил на меня права, превращая нашу игру в невыносимую пытку.

– Мак… Боже мой, я на грани!…

– Я знаю, Никки, знаю.

Понимая, что рассыпаюсь, я царапнула мужскую губу и впилась ногтями в сильные плечи. Знала, что делаю больно, но понимала, что слишком отчаянно в этом нуждаюсь.

Иисусе!

Фейерверк поразил даже сильнее, чем в первый раз. Каждый сантиметр тела наполнился непривычным, но до боли необходимым теплом ― теплом, которое я испытывала только с Ним. Вскрикнула, провалившись в блаженную негу, а затем почувствовала, что Мак взорвался следом за мной.

Некоторое время мы не шевелились, касаясь лбами друг друга и часто, прерывисто дыша. Я не собиралась спрашивать, откуда у Мака в кармане презерватив, потому что, скорее всего, не хотела этого знать.

Однако… кое―какие мысли всё―таки лезли мне в голову.

– Мак?

– Да, Никки?

– Думаешь, каждая наша попытка поговорить будет заканчиваться вот так? Потому что, если да, я буду пытаться каждый божий день.

Его затуманенные глаза блеснули, а затем он громко расхохотался, словно это было лучшее, что я когда―либо ему говорила.

Мак

– Кофе?

– С удовольствием, тыковка. И кусок твоего фантастического лимонного пирога.

В голове заиграла непонятно откуда там взявшаяся песня Элвиса Пресли.

Никки улыбнулась и, вспорхнув, пританцовывая открыла дверцу холодильника.

Словно примерная домохозяйка из 50-х отрезала самый большой кусок и с той же самой улыбкой, которая, если честно, уже начинала меня напрягать, заботливо поставила тарелку перед чересчур довольным Техасом.

Он что―то сказал ей, по―видимому, смешное. Я не услышал, потому что от приторности всего этого дерьма у меня резко отрубился звук. Но рыжие кудряшки Никки забавно подпрыгнули, когда она звонко рассмеялась, в моём воображении кокетливо прикрыв ладонью рот.

Я сморгнул эту голливудскую чушь и, вернувшись в реальность, чертыхнулся.

Только дурацкого фартука не хватало.

А так ― ну просто идеальная картина из кинофильма.

Отодвинул внезапно потяжелевший стул и подошел к мойке, делая вид, что встал за салфетками.

– Прекрати любезничать с моим другом, ― недовольно бросил, краем глаза замечая, как чертовка улыбается.

– О, неужели Мистер Самоуверенность ревнует?

– Нет, ― нахмурился, но понял, что да, ревную.

Безумно, дико, глупо ― как закомплексованный трусливый мальчишка.

И Никки тоже это поняла. Улыбнулась шире, а затем потянулась к полотенцу, намеренно задевая меня волосами, телом касаясь одежды. Запах её шампуня приятно обволакивал ноздри, будоражил. И я чувствовал, что мне всё сильнее сносит крышу.

– Я уже и забыла, как это приятно.

– Ты дразнишь меня?

Никки повернулась всего на секунду, но и её хватило, чтобы убедиться ― она дразнила. Всю жизнь играя по правилам, сейчас больше всего она хотела их нарушать.

– Это может плохо кончиться.

– Я готова рискнуть, ― она закусила губу, и мне пришлось занять себя мыслями о салфетках, чтобы не перекинуть чертовку через плечо и не утащить в свою пещеру наверху.

Пока Никки раскладывала пирог по тарелкам и варила кофе, я незаметно за ней наблюдал. Ей шла эта кухня. Шла эта обстановка. И мой дом.

Она вписалась в мою жизнь так идеально, словно с самого начала была её частью.

Словно жизни ДО неё и не было вовсе.

Хлопнувшая входная дверь вынудила отвлечься. Техас за обе щёки уплетал пирог, явно не замечая, что вокруг повсюду мельтешат любовные флюиды, однако…

– Угадайте, кто сдал историю современного искусства на отлично? ― моя сестра улыбнулась во весь свой рот и плюхнулась рядом с Техасом на стул.

Бедняга от испуга чуть не подавился. Я усмехнулся.