Фримен мотнул головой, как лошадь.

— Давайте без подколок. И не приписывайте себе заслугу за все, что происходит у меня в голове.

— По крайней мере, вы говорите о заслуге, а не о вине… Наконец поняли, что ненавидите людей, отдающих вам приказы?

— Ну-у… да. Распоряжение доставить сюда Кейт стало последней каплей. Вы были правы: это не я придумал. Я попросту выполнял приказ, не более того.

— И Хартц дал вам выволочку за то, что вы оказались не умнее его. Обидно?

— Хуже того. Много хуже. — Обхватив бокал костлявыми пальцами, Фримен подался вперед и продолжал, не глядя на собеседника: — Несмотря на наши споры, я твердо верю, что нам нужны гении. Отчаянно нужны. У меня есть концепция приложения их сил. У Хартца ее нет. У вас, кстати, она тоже есть. И у Кейт.

— Кейт Лиллеберг гениальна, тут и говорить нечего.

— Вынужден согласиться, — с оттенком вызова ответил Фримен. — И поэтому… Да что там, вы скоро сами все увидите.

— А вы чего ожидали? Можно было легко предсказать: стоило им узнать о моих способностях, как меня перетащили в Парелом. Точно так же арест Кейт был предсказуем с той минуты, когда я вывел их на нее.

Помедлив секунду, Фримен предположил:

— Похоже, вы перестали считать меня одним из них.

— Вы дезертировали?

— Ха! Можно и так сказать. — Он осушил бокал и жестом отказался от добавки. — Нет, я сам. Я знаю, где… Но ведь это неправильно, совершенно неправильно! Чем она, черт возьми, заслужила бессрочное заключение без суда и следствия и допросы с обнаженной душой и телом? Мы где-то сбились с пути.

— И вы подозреваете, что мне известен другой путь?

— Конечно, — последовал мгновенный и четкий ответ. — И я хочу о нем услышать. Я потерял ориентиры. На данный момент я не знаю, где мое место в мире. Хотите верьте, хотите нет, в моей личной вселенной всегда существовал догмат веры в то, что максимальное увеличение потока информации объективно приносит пользу. Я имею в виду честность, открытость, искренность, способность говорить правду, не боясь последствий. — Фримен горько усмехнулся. — Один знакомый мозгоправ уверяет, что эта черта — чрезмерная компенсация привычки детства, когда мне внушили, что нужно прятать свое тело от других. Меня приучили раздеваться в темноте, потихоньку шмыгать в туалет, когда никто не смотрит, и бежать со всех ног, спустив воду, — не дай бог кто-то заметит и представит себе, что я там делал. Что ж, возможно, этот штырь отчасти прав. Как бы то ни было, я вырос и стал мастером допроса, дорожащим умением вытягивать из людей информацию, не прибегая к пыткам и причиняя минимум страданий. Если прислушаться к моим словам, то это похоже на поиски оправдания, не правда ли?

— Правда. Однако, когда раскрытые вами сведения снова засекречивают и превращают в частную собственность власть имущих, это совсем другая песня.

— То-то и оно. — Фримен вернулся к креслу с наполненным бокалом, в котором позвякивали свежие льдинки. — Задание допросить вас я воспринял как всякое другое. Список предъявляемых вам обвинений был достаточно велик, и одно из них меня особенно задело — ввод в сеть фальшивых данных. И это вдобавок ко всему, что я о вас слышал раньше. Я переехал сюда всего три года назад — из Вейчопи. Кстати, вам это место известно как центр «Электрополымя». Даже там среди учащихся ходили туманные слухи о штыре, который однажды растворился без следа. Вы превратились в человека-легенду, вам это известно?

— Кто-нибудь последовал моему примеру?

Фримен покачал головой.

— Режим ужесточили. Кроме того, с тех пор, возможно, не нашлось ни одного человека с таким же комплектом способностей.

— А если бы нашелся, то вы бы его сразу заметили. Ведь вы тоже в своем роде выдающийся человек, не так ли, доктор Фримен? Или мистер Фримен? Кажется, я вас правильно оценил. Остановлюсь на мистере.

— Вы не ошиблись. У меня есть несколько дипломов, но докторской степени нет. И я всегда этим гордился. Хирурги в Великобритании тоже обижаются, когда к ним обращаются доктор такой-то и такой-то. Титулы бесполезны, никчемны, смешны! Хотите знать, что больше всего подействовало на меня в вашем рассказе о жизни в Обрыве?

— Что же?

— Ее насыщенность. Полнота вместо вынужденной погони за мелочевкой. Я получил дипломы по трем дисциплинам, но не стал богаче как личность. Сосредоточив внимание в одном узком направлении, я измельчал.

— Это и есть главный порок Парелома, не так ли?

— Я… вас почти понял. Уточните, пожалуйста.

— Вы однажды выдвинули довод в защиту Парелома как оптимальной среды для людей, настолько хорошо приспособившихся к быстрым переменам современного общества, что им можно доверить составление планов и для себя, и для других. Или примерно в этом духе. Но этого не происходит. Почему? Потому, что они находятся в полном подчинении у людей, жаждущих власти и получивших ее с помощью все тех же старых методов, которыми они пользовались еще… черт его знает, в додинастическом Египте. У таких типов есть только один способ обставить тех, кто их обгоняет, — поднажать еще больше. Мы живем в космическую эпоху, не забыли? Давеча мне пришла в голову метафора, хорошо подчеркивающая эту мысль.

Пленник повторил вслух притчу о двух телах на орбите.

Фримен слегка удивился.

— Но ведь все знают, что… — начал он и осекся. — Ах да, не все. Как я об этом не подумал. Неплохо было бы спросить Хартца.

— Точно. Посудите сами. Знают не все. В век беспрецедентных потоков информации людей преследует ложное убеждение, что они плохо информированы. Главное оправдание — информации слишком много, чтобы все знать.

— Но ведь это правда, — извиняющимся тоном сказал Фримен и отхлебнул виски.

— Согласен. Но нет ли другого фактора, наносящего еще больший ущерб? Разве мы не видим, что с каждым днем растет количество данных, доступ к которым нам воспрещен?

— Вы что-то в этом плане уже говорили. — Фримен наморщил лоб. — Кажется, называли это новым поводом для паранойи? Но если признать, что вы правы, то… Проклятье! Уж не собираетесь ли вы отменить единственный образ действий, к какому мы прибегали последние полвека?

— Собираюсь.

— Нельзя! — встревоженно выпрямился Фримен.

— Поймите, этот образ действий — мираж, следствие неверно выбранной точки зрения. Разложите его на этапы. Попробуйте взглянуть на вещи с точки зрения порицаемого вами холизма. Вообразите мир как единую сущность, а развитые, чрезмерно развитые страны — как аналог Парелома, а еще лучше — Трианона. И представьте себе наиболее успешные страны среди менее богатых как некое подобие общин платных лишенцев, начинавших