— Простите меня, сударь, но я поняла так, что у васесть дочь.

— Была, — коротко ответил Нуарсей.

— От нынешней жены?

— Нет, от самой первой, а сегодняшняя — это моявосьмая, Жюльетта.

— Но как вы смогли стать отцом с такими принципами ивкусами?

— Я уже многократный отец, дорогая. И нечему тутудивляться. Иногда, если добропорядочность сулит нам удовольствие, приходитсяпреодолевать отвращение к добрым делам.

— Мне кажется, я вас понимаю, сударь.

— Как и все остальное, это очень просто. Однако мыотвлеклись. Прежде чем продвигаться дальше, я хотел бы составить о тебеопределенное мнение, хотя ты должна понять, как мало я вообще ценю любоемнение.

Я в восхищении уставилась на него.

— Вы уникальная личность! Вы просто прелесть! Моялюбовь к вам тем сильнее, чем больше ваше презрение к вульгарным предрассудкам,чем порочнее вы в моих восхищенных глазах, тем глубже мое уважение к вам. Вашеизысканное воображение бередит мою душу, и единственная моя мечта — бытьпохожей на вас.

— Боже ты мой, — пробормотал Нуарсей, впиваясьязыком мне в рот. — Я никогда не встречал более похожего на меня создания,и я обожал бы тебя, если бы в моей власти было полюбить женщину… Ты хочешьпойти моим путем, Жюльетта? Отлично, только прежде я должен предостеречь тебя.Если все, что есть в моем сердце, вынести на свет, человечество содрогнется отужаса, и никто не осмелится даже взглянуть на меня. Бесстыдство и зло, разврати чудовищные преступления — я довел их до самой крайней степени, и есликогда-нибудь я раскаюсь, так потому только — клянусь тебе! — что так малосделал: намного меньше, чем мог бы.

Нуарсей был в состоянии живейшего возбуждения, которое красноречивосвидетельствовало о том, что упоминание о своих злодействах подогревало егопочти так же, как и их свершение. Я откинула полу его просторного халата и,взяв в руку его твердый как сталь член, принялась щекотать, поглаживать, нежнопотискивать его, пока из розоватого отверстия не брызнула плоть.

— Какие сказочные преступления заставил меня совершитьэтот шалун! — простонал он, изнемогая от восторга. — Какие чудовищныевещи я творил, чтобы жарко и обильно изливал он свои соки. На этом свете нетничего, чем бы я охотно не пожертвовал ради его блага; этот инструмент — мойбог, пусть он будет и твоим также, Жюльетта! Балуй и боготвори этого деспота,оказывай ему высшие почести — он достоин своей славы, этот ненасытный тиран. Япоставил бы все человечество на колени перед этим органом, я хотел бы видетьего ужасным сверхъестественным существом, которое предает мучительной смертилюбую живую душу, недостаточно низко склоняющуюся перед ним… Будь я королем,Жюльетта, будь я властителем мира, больше всего я желал бы ходить по земле сверными и беспощадными телохранителями, чтобы они убивали на месте всякого, ктомне не понравится… Я обходил бы гордой поступью свои владения, шагал бы поковру из трупов и был бы счастлив; я прошел бы через долины, полные смерти, черезморя крови и всюду, где ни ступит моя нога, бросал бы свое семя.

У меня кружилась голова от опьянения; я пала ниц перед этимвеличайшим распутником и со слезами восхищения прильнула к источнику столькихзлодейств, само воспоминание о которых возносило к небесам душу того, кто ихсовершил. Я обхватила губами дивный предмет и сосала его в течение пятнадцатисладостных минут…

— Погоди, погоди, нас слишком мало, — сказал,наконец, Нуарсей, которого совсем не прельщали одиночные утехи. — Этоторган будет твоей погибелью, если ты осмелишься принять на себя весь его гнев,ибо, устремившись в одну точку, мои страсти будут подобны лучам палящегосолнца, которые собирает в фокус увеличительное стекло, и они испепелят все насвоем, пути.

На губах его выступила пена, его сильные руки впились в моиягодицы.

Как раз в этот момент возвратился один из тех, ктосопровождал бедняжку Год, и доложил, что ее заключили в Бисетр и что некотороевремя спустя она разродилась мертвым ребенком.

— Превосходно, — просиял Нуарсей, бросив слуге двалуидора, и с улыбкой шепнул мне: — Надо щедро платить гонцу, приносящему добрыевести. Два золотых — разве это много за удовольствие, которое мы получили? Атеперь взгляни, Жюльетта, взгляни, какой величественный вид принял мой член.

И без промедления вызвав свою жену и юного щеголя, которыйпосеял в почву только что уничтоженный в тюрьме зародыш новой жизни, Нуарсейрассказал ему, что произошло, потом вонзил свой беспощадный клинок в заднийпроход юноши. В это время мадам де Нуарсей, опустившись на колени, ласкалагубами орган ганимеда, а сам педераст лобзал мои ягодицы. Войдя в раж, Нуарсейвцепился в груди жены снизу, да так сильно, что едва не вырвал их с корнем, амгновение спустя раздался дикий вопль, за которым последовал бурный выброс спермы.

— Скажи, Жюльетта, — сказал он, приказав юношеслить в ладонь все, что он влил в его чрево, и размазать эту благодатную паступо всему лицу своей жены. — Скажи, не прекрасна ли моя плоть? Ты виделачто-нибудь чище и прозрачнее? Разве не прав был я, когда заставил тебябоготворить бога, чья субстанция столь совершенна? Разве может тот, кого глупцыназывают первопричиной, обладать таким активным, таким благородным нектаром?Это же небесные слезы! Ну да ладно, пусть они убираются, — устало махнулон рукой. — Гони их обоих, а мы продолжим прерванный разговор.

Сегодня либертинаж у нас преследуется, — продолжал мойгосподин, когда мы остались одни, — а от Плутарха мы знаем, что самнитысреди бела дня и в соответствии с официальными предписаниями занималисьвсеобщим беспорядочным развратом на площади, которая называлась «Сады». Далееисторик говорит, что в том блаженном месте в одном жарком клубке сливались иисчезали различия между полами и растворялись кровные узы: мужчины наслаждалисьженами друзей, дочери блаженствовали в объятиях матерей, сыновья служилисосудом для родительского семени, а братья занимались содомией с единоутробнымисестрами.

Мы высоко ценим первые плоды юной девы, а жители Филиппин непридают им ровно никакого значения. На этих островах есть специальныеслужители, которым хорошо платят за то, что они лишают девственности невестнакануне брачной ночи.

Супружеская неверность была официально разрешена в Спарте.

Мы плохо относимся к проституткам, но уважение, которымпользовались лидийские женщины, зависело от количества их любовников. Ихприданое составлял заработок от проституции, и другого они не имели.

Женщины Кипра в поисках богатых клиентов околачивались впортах и за деньги открыто отдавались любому иностранцу, прибывающему в страну.

Падение нравов жизненно необходимо для государства; римлянепонимали это и в эпоху республики открывали публичные дома с мальчиками идевочками и сооружали театры, где танцевали обнаженные женщины.