ее рук телефон с развернутым текстом письма. И пялюсь, как баран, на непонятные строчки. Какие-то термины, цифры, таблицы…

– Внизу заключение, Глеб. Да выдохни ты уже, я же сказала! Надо старших слушать, а ты так и не научился.

Не слышу, всматриваясь в дебри медицинской терминологии.

«Заключение основано на несовпадении аллелей, наблюдаемых в перечисленных локусах…»

Что это за хрень?! Но взгляд цепляется за последнюю фразу, и я чувствую, как стягивающий все последние дни грудь стальной обруч лопается. Разлетается на части с громким, пронзительным треском. «Вероятность отцовства равна 0%».

Людмила забирает у меня телефон и возвращается на кровать.

– Саш, ну я же говорила тебе, что волноваться не о чем. Маша не твоя. Наверное, поначалу ты рассчитывал на другой результат, но в свете сложившихся обстоятельств это лучшее, что могло случиться.

Он сгребает ее в объятья, беспорядочно целуя лицо, волосы, шею, – везде, куда может дотянуться, ничуть не стесняясь меня. А я глупо улыбаюсь, дыша через раз от облегчения. Одна проблема решена, но осталась другая, тоже очень важная. Девочка моя любимая, где же теперь тебя искать?

Людмила чуть выворачивается в руках отца, дотягиваясь до брошенного на тумбочку телефона. Роется в нем, куда-то нажимая. А потом будто бы невзначай выдает:

– Глеб, я скинула тебе адрес Антона. Они учились с Машей в одной школе и встречались какое-то время, а сейчас он живет в Питере. Думаю, она у него, больше некуда податься.

Я теряю дар речи. Серьезно? Вот так просто? И она все это время знала, где может скрываться ее дочь? И тут же понимаю: конечно, потому и была такой спокойной. Но почему ничего не сказала? Видела же, что места себе не нахожу.

Женщина усмехается, предостерегающе поднимая руку.

– И еще раз: вдох-выдох. Если ты меня придушишь сейчас, замуж Маша за тебя точно не пойдет. Ну, не могла я сказать раньше, пока не было этой бумажки, пойми! Тебе же самому подтверждение требовалось. А то наворотил бы… Знаю я вас, Медведевых, сначала делаете, потом думаете. Моя девочка и так напереживалась уже, нельзя ее еще больше волновать. Теперь давай, дуй к ней. И только попробуй когда-нибудь обидеть, уверяю мало не покажется, если я решусь вступиться.

– И я, – тут же поддакивает как-то слишком быстро успокоившийся отец.

Я отмахиваюсь от них обоих. Потом разберусь. Потом выскажу все, что думаю о таких методах. Да, в конце концов, все неважно, если на самом деле сейчас найду ЕЕ.

Антон, значит. Уже в машине до меня доходит, что речь идет о том самом мальчишке-ботане, которого я вышвырнул из своего дома после того, как тот осмелился прикоснуться к МОЕЙ женщине. И теперь она снова с ним? Утешения ищет? Ладно, детка, я тебе покажу «утешение»…

Людмила не ошиблась в определении местонахождения дочери: убеждаюсь в этом в тот момент, когда парень только открывает дверь. Его глаза в ужасе распахиваются, а губы начинают дрожать. Правильно боишься, не надо было претендовать на то, что не твое!

– Маша где? – рычу, осматривая прихожую. Вижу знакомую куртку на вешалке, кроссовки. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Она уже три дня здесь, с ним. А квартирка, насколько успеваю заметить, однокомнатная. Значит…

– Не-е-е-т… – внезапно писклявым голосом тянет парень, следя за моим взглядом. – Вы все не так поняли… Мы с Машей – только друзья. Вернее, я надеялся, конечно, на большее, но она и слышать не хочет. И спали мы отдельно. Это из-за вас, да?

Передо мной отчетливо всплывает лицо Людмилы. И голос слышу, как наяву, будто она снова произносит мне в самое ухо: «Выдохни, Глеб. Давай уже, сделай это, наконец. Прекрати сходить с ума».

Я отодвигаю мальчишку в сторону – пусть живет пока! – и с размаху открываю дверь в комнату. И тут же застываю, обнаруживая прелестную нимфу, одетую только в коротенькое полотенце. Которое не выдерживает напора моего взгляда и плавно пикирует к ее ногам. Здравого смысла хватает лишь на то, чтобы снова грохнуть дверью: теперь уже отгораживаясь от оставшегося в прихожей пацана. В следующее мгновенье кидаюсь на девушку, впечатывая ее в себя. Стискиваю руки на плечах, облапливаю, прижимаю как можно крепче. Ни за что нельзя допустить, чтобы опять исчезла. Да что там исчезла, я ни на сантиметр ей больше не позволю отстраниться.

– Нельзя, Глеб… – жалобно всхлипывает Маша, уворачиваясь от моих губ. – Нам нельзя… – пытается оттолкнуть, но вместо этого только сильнее цепляется за плечи. А я чувствую себя ошалевшим, пьяным от счастья.

– Можно, малышка… Все можно, – захватываю в плен ее дрожащие губы, слизываю соленые дорожки со щек, ловлю биение пульса на шее. По очереди перекатываю во рту уже твердые камешки сосков. И снова возвращаюсь к губам, таким мягким, вкусным… – Девочка моя… Как же я по тебе соскучился…

– Ты, наверное, не знаешь… она делает еще одну жалкую попытку вырваться. – Мама сказала… что я… что ты… что мы можем быть…

– Не можем, Маш, – я заставляю себя остановиться. Обхватываю ладонями ее лицо, заглядывая в глаза. – Твоя мать сделала анализ, мы с тобой друг другу никто. Но это ненадолго.

Она отчаянно моргает, то ли прогоняя слезы, то ли пытаясь прийти в себя. Смотрит на меня испуганно и одновременно с такой надеждой, что я едва держусь, чтобы снова не накинуться на нее.

– В каком смысле… ненадолго?

– В том смысле, что я собираюсь на тебе жениться, Машунь, и как можно скорее. А сейчас поехали отсюда, пока не ополоумел окончательно и не занялся с тобой любовью прямо здесь.

Дергаю покрывало с кровати, заворачивая девушку, подхватываю ее на руки и шагаю к двери, на ходу бросая все еще оторопевшему от изумления мальчишке.

– Спасибо, что приютил Машу, но на будущее: держись от нее подальше.

Не дожидаясь лифта, сбегаю по лестнице, ныряю на заднее сиденье авто, крепче прижимая к себе драгоценную ношу. Зарываюсь лицом в ее волосы.

– А почему на заднее, Глеб? – ерзает она на моих коленях, распаляя и без того бушующее в крови желание до немыслимых пределов. – Мы разве не едем домой?

– Едем, – я пробираюсь под толщу покрывала, с наслаждением скользя пальцами по бархатистой, нежной коже. – Только чуть позже, – разворачиваю девушку, усаживая лицом к себе. – Сначала я должен удостовериться, что это ты. И что ты моя…

Она вздрагивает и снова начинает плакать. И тянется к мои губам. Такая сладкая, горячая, такая необходимая…

– Чуть не сошел с ума без тебя… – до дома мы точно не доедем.