к тому, что, возможно, придется расстаться, поспешили добавить девушки, если одну из нас переведут в другое место. Затем разговор с дружбы перешел на измену, тягчайшее преступление, которое только может совершить «тигр» и за которое карают смертью (Кришан это знал), даже если доказательств недостаточно. Обе девушки принялись оправдывать строгость такого наказания — объяснили, что «Тигры» сражаются за благо народа и если некий предатель, разгласив секретные сведения, подвергнет их общее дело опасности, то лучше пристрелить предателя, чем поставить под угрозу движение и народ. А если мне скажут, словно бы невзначай добавила Дхаршика, глядя в камеру, если мне скажут, что Пухал предала наше дело и тому есть веские доказательства, у меня не дрогнет рука пристрелить лучшую подругу. Правда, когда она это говорила, на лице ее мелькнула тень сомнения, точно Дхаршика сама удивилась словам, сорвавшимся с губ; девушка замолчала, отвернулась от камеры, будто ляпнула наобум и ей нужно лучше обдумать гипотетическую ситуацию, о которой она высказалась. Дхаршика уставилась на камыши, чуть погодя вновь повернулась к камере, кивнула с серьезным видом, словно подтверждая истинность своего первого побуждения, и повторила, что пристрелила бы Пухал, если бы та предала их дело. Пухал, не сводившая взгляда с озера, повернулась и посмотрела на Дхаршику, а та уставилась вдаль, чтобы не встречаться глазами с подругой. Повисло длительное молчание, было слышно лишь, как вода плещет о берег да тихонько гудят стрекозы, Дхаршика все общипывала листья с растущих рядом кустов, рассеянно разглядывала, рвала на мелкие кусочки и бросала на землю. Наконец заговорила Пухал, отвечая на сказанное Дхаршикой. Обо всем, что мы делаем, в конце концов узнает Верховный, заявила она, и если мы сделаем что-то хорошее, Верховный об этом услышит, и если мы сделаем что-то плохое, Верховный об этом услышит, и если мы совершим измену, Верховный тоже об этом услышит. И если Верховный подтвердит, что Дхаршика действительно совершила измену, казнить ее, скорее всего, поручат кому-то другому, если же по какой-то причине сделать это придется Пухал, она пристрелит Дхаршику, повинуясь приказу. Тут Пухал ликующе улыбнулась, словно гордилась тем, что ради общего дела тоже готова убить лучшую подругу, почесала кончик носа, нахмурила брови, отвернулась, лицо ее приобрело раздраженное выражение, хотя трудно было сказать, на кого досадовала Пухал — на оператора ли, снимавшего эту сцену, на подругу ли, ведь та первая, не моргнув, заявила, что у нее не дрогнет рука пристрелить Пухал, на себя ли — за то, что ответила в тон Дхаршике. Девушки вновь замолчали, Пухал глядела на озеро, Дхаршика рвала на клочки очередной листок, в следующем кадре показали уже просторы Ванни с двумя высокими, на первый взгляд заброшенными зданиями вдали, окруженными со всех сторон густой растительностью, а две героини с автоматами на плечах стояли бок о бок в углу экрана.

Когда Кришан в первый раз смотрел фильм, его поразила эта сцена, так отчетливо запечатлевшая Дхаршику, Пухал, их жизнь и отношения; этим девушкам пришлось бросить все, дабы вступить в ряды «Тигров», — дом и деревню, родных и друзей, — и, оставив прежнюю жизнь, они привязались друг к другу, почти каждый день на протяжении семи лет просыпались рядом, но, несмотря на это, готовы были пожертвовать друг другом ради общего дела, даже, если понадобится, друг друга убить; это и трогало, и тревожило, и смущало. Кришан догадывался, что обеих наверняка уже нет в живых, вероятно, они погибли через несколько лет после съемок фильма, скорее всего, во время очередного теракта (к концу войны они делались все отчаяннее) или защищая стремительно сокращавшиеся территории «Тигров». Странно осознавать, что сейчас он, возможно, идет мимо озера, на которое некогда глядели те девушки, ступает по той же земле, по которой многие годы назад ходили они, странно осознавать, до какой степени изменился Кришан с тех пор, как впервые увидел те эпизоды, каким чужим в пору жизни и учебы в Дели представлялся ему северо-восток Шри-Ланки, точно его самого когда-то отсюда изгнали, точно после того как война завершилась и мир, прежде существовавший здесь, был уничтожен, тоску Кришана по здешним краям не могло утолить ничто. Он в ту пору уж месяца два как встречался с Анджум и до сих пор не забыл, как ему не терпелось поделиться с ней этим фильмом, чтобы она хоть краешком глаза взглянула на тот уничтоженный мир, который мнился Кришану частью его самого; он не сомневался, что на Анджум произведет впечатление тот факт, что и Кришан родом оттуда, пусть он и не во всем согласен с тем, что натворили его земляки. В следующую встречу Кришан рассказал ей о фильме, и они условились посмотреть его вместе, но это оказалось сложнее, чем он рассчитывал, потому что Анджум по выходным почти не бывала в Дели и чаще раза в неделю видеться с ним не могла. При встрече они, разумеется, сутками не расставались, так что чисто теоретически время у них было, но в ту пору они, очутившись рядом, могли лишь глядеть и чувствовать на себе взгляд другого, могли лишь насыщаться и насыщать собою, так что Кришан, даже вспомнив о фильме, не решился упомянуть о нем, сочтя с беспокойством, что совместный просмотр — сидеть рядом, не обращая при этом внимания друг на друга, — занятие слишком будничное, не соответствующее их чувствам.

Потому-то фильм — первый и единственный фильм, который они с Анджум посмотрели вдвоем, — они увидели только в Бомбее, да и то к концу поездки, в тот первый раз за четыре или пять месяцев их отношений, когда они не расставались три недели и стремление к трансцендентности, прежде ими владевшее, сменилось возможностью иных, более нежных способов совместного пребывания. Жили они в комнате у подруги Анджум (та как раз отлучилась из Бомбея), поначалу, после поезда, чувствовали себя неуверенно, даже неловко, но постепенно освоились; первые дни курили, болтали, спали вместе, из дома выходили редко и недалеко — словом, жили, как в Дели, с тою лишь разницей, что город был другой, город у моря, очень богатый и очень бедный, город, даже больше, чем Дели, казавшийся маскою, миражом, иллюзией, их окружавшей. Вскоре стало ясно, что весь отпуск так жить не удастся и раз уж им предстоит провести вместе продолжительное время, придется уделять внимание различным духовным и телесным надобностям, которыми они в Дели чаще пренебрегали. Во-первых, им нужно питаться, а поскольку все время есть в кафе они позволить себе не могли, значит,