пальмовых листьев. Распорядитель с помощником подхватили носилки, отнесли их к веранде и поставили на землю возле крыльца, после чего распорядитель, перекрикивая рыдания и барабаны, велел собравшимся расступиться. Распорядитель жестом велел помощнику идти в дом, и тот вместе с еще четверыми или пятерыми мужчинами поднял гроб. Распорядитель шел впереди, расчищая путь, гроб медленно и осторожно, стараясь не наклонять, вынесли на веранду, следом вышла дочь Рани, за нею все женщины, с самого начала бывшие в доме, все они били себя в грудь и без умолку голосили. Гробоносцы спустились с веранды в сад, перекрикиваясь сквозь гомон, дабы согласовать свои действия, и бережно, аккуратно опустили гроб на носилки. Вокруг гроба тут же столпились люди, как ни силился распорядитель заставить их расступиться, — посмотреть, как гроб привязывают к носилкам. Кришан заметил, что барабанщики вышли из сада и теперь стоят за оградой; следом за ними в проулок вышел с бесстрастным видом зять Рани, на правом плече у него стоял большой и явно тяжелый глиняный горшок. Расступитесь, крикнул распорядитель столпившимся возле гроба, и мужчины — двое спереди, двое сзади и двое по бокам — на счет «три» подняли одним движением на плечи носилки с надежно закрепленным гробом. Причитания достигли пика, хор преимущественно женских голосов взмывал в воздух, носилки в сопровождении распорядителя рывками и с остановками пронесли по саду к воротам, толпа следовала за гробом. Гробоносцы, с трудом протиснувшись сквозь узенькую калитку, вышли в проулок, женщины остановились у изгороди, с причитаниями воздевали руки к небу, мужчины направились за гробоносцами, Кришан тоже присоединился к процессии, уносившей гроб от дома. Обернувшись, он увидел, что дочь Рани стоит у изгороди, уже не плачет, не голосит, лишь молчит и тяжело дышит, провожая их взглядом, и чем больше они удалялись от дома, тем меньше и призрачнее становилась ее фигурка, наконец они завернули за угол, и она скрылась из виду. Процессия двигалась медленно, однако без остановок, впереди молча шагал зять Рани с глиняным горшком на плече, за ним гробоносцы с носилками и все остальные мужчины; одни, проходя мимо своих домов, покидали процессию, другие и дальше беззвучно следовали за телом. Так они шли по деревне, но не к главной дороге, где Кришан высадился из автобуса, а все дальше и дальше от каких бы то ни было связей с внешним миром, шагали по узким извилистым грунтовым дорожкам и в конце концов очутились на пустоши, поросшей травой и кустами. На фоне этих просторов, замерших вдали высоких и строгих пальмир казалось, будто процессия стоит на месте; солнце начало путь к закату, превращая пальмы в темные силуэты, день начал клониться к вечеру, золотисто-желтый свет понемногу окутывал окоем, а Рани начала свой последний безмолвный путь в далекие дали.

9

Процессия двигалась медленно из-за бремени гроба, разворачивавшийся перед ними бескрайний холмистый пейзаж становился все зеленее, покрытый травой, растениями, кустами, что прорывались там-сям в хаотичном буйстве, и купами деревьев, отягощенных густыми листьями и ветвями. Кругом не было ни души, лишь раз навстречу попался мужчина на велосипеде, при виде процессии он замедлил ход и остановился на обочине; только крохотные, невесомые белые бабочки порхали вокруг, словно в замедленной съемке, сновали в траве. Кришан семь часов добирался на поезде из Коломбо до Килиноччи, потом три часа на двух автобусах до деревни Рани, по прибытии в ее дом ему показалось, что он заехал в самую глубь северо-востока, но сейчас, дойдя до конца деревни и очутившись средь этих нежданных просторов, на проселке вдали от любого шоссе, он невольно почувствовал себя так, будто попал в необъятную глушь, в места, которые не отыскать ни на одной карте, которых не коснулась ни одна историческая хроника, однако эти места отчего-то выглядели знакомыми, словно он бывал здесь во сне или же в прошлой жизни. Кришан по-прежнему был в самом хвосте процессии, шедшие впереди, человек двадцать-тридцать, двигались молча, неспешно, глядели себе под ноги или на дорогу впереди, барабанщики, шагавшие сразу за гробом, выбивали негромкую дробь, но она лишь подчеркивала окружающую тишину. В тесном закрытом пространстве домика Рани, в пределах аккуратного, огороженного ее сада Кришана переполняли чувства, ошеломляли причитания и стук барабанов, вид гроба и обступивших его людей, теперь же, под раскинувшимся над ними предвечерним открытым небом, эти ощущения казались ему мелкими, даже ничтожными, словно средь этих просторов и по сравнению с их широтой они обратились в ничто; избавившись от ощущений, объединявших его с прочими присутствовавшими на похоронах, Кришан вернулся к собственным мыслям, вспомнил, кто он такой.

Впереди чуть поодаль рельеф становился ровнее, по левую сторону от проселка тянулась мерцающая поверхность, отражавшая бледное золото неба. Бабочки встречались все реже, их сменили более юркие, стремительные стрекозы, мерцающая поверхность вблизи оказалась огромным озером, ближние ее берега поросли папоротниками и высокой травой, дальних было не разглядеть, они сливались не то с холмами, не то с облаком на горизонте. Трудно сказать, было ли это озеро естественного происхождения или все-таки пруд, вырытый в старину по приказу царя или военачальника, за давностью лет такие пруды сделались неотъемлемой частью экосистемы, но чем дольше Кришан глядел на озеро — его спокойные, мирные воды с тихим плеском набегали на берег, — тем сильнее в нем крепло чувство, что он уже был здесь, проходил по этой дороге, сиживал на берегах этого самого озера. Таких больших водоемов на северо-востоке Шри-Ланки не так чтобы очень много, и Кришан это знал, а потому достал телефон, чтобы найти озеро на картах «Гугла», но толку из этого не вышло, поскольку сигнала не было. Кришан подумал, что, наверное, проезжал мимо этого озера в одной из командировок, когда работал в Джаффне, однако он точно помнил, что прежде не был в деревне Рани, да и в этих краях тоже бывал нечасто. Можно было спросить у кого-нибудь из шагавших рядом, как называется озеро, но они, казалось, его словно не замечали, погруженные в свои мысли, и спрашивать было неловко. Кришан то и дело невольно поглядывал на озеро, как на лицо, которое где-то видел, но где именно, отчего-то не помнит, и лишь когда заметил камыши, торчавшие на мелководье, у него в голове словно бы что-то щелкнуло и вмиг прояснело: он с удивлением осознал, что помнит озеро не потому что был здесь, а потому