него заплакала сильнее и не успокаивалась, пока он не принес ей чашку чая.

— Помоги мне сесть… мне это нужно…

Альберт присел близ нее, поддержал ее, пока она выпрямляла утомленное тело.

— Я сама, — еле слышно сказала она, поняв, что сын хочет поить ее с ложки.

Она заметила кровь у него на руках и спросила:

— Ты поранился? Что это? Как?

— Ничего. Я случайно.

Готовя чай в кухне, он нашел близ плиты острый нож и несколько раз полоснул им по левой руке.

1940

— Милая моя, милая девочка! Зачем же ты так? Моя хорошая… Как так получилось, как это получилось с тобой? Расскажи мне с самого начала… Моя хорошая. Я бы все для тебя сделала. Зачем ты так с собой?

Та не отвечала. Мария пробовала ее волосы губами. Коричневый свет отливал болезненностью, в нем умершая казалась старше, лет, быть может, тридцати. Мария вспоминала, как в похожем тусклом оранжево-коричневом свете Катя лежала вот так же, как раненая, но в самое нутро, которое ныло, нестерпимо тянуло, но — не убивало.

— Это я виноват, — сказал Аппель. — Конечно, я поступил эгоистично, но я не мог простить, что она с Альбертом. Я… я заслуживаю вашего презрения.

Она оглянулась и поежилась от его слов.

— Чушь… детские глупости… — сказала она после паузы.

— Альберт не простит меня, ни за что, конечно, не простит. Это пытка.

— Просто оставьте нас в покое.

Аппель виновато попятился. Вытерев слезы, Мария накрыла голову сестры простыней. Позже должны привезти гроб — и они снимут белую ткань, обученный человек облачит тело в красивое платье, а она расчешет волосы и отрежет совсем чуть-чуть, на память, и положит в музыкальную шкатулку. От образов этих ее затошнило. Любимый человек, милый человек — она тут и не тут. Больше нет Кати, но словно бы она есть.

В дверях она встретила Альберта. Он пришел к ней, потупив глаза.

— Нет, — сказала Мария.

— Я хотел посмотреть…

— Нет. Не приближайся к ней.

Заметив, как исказилось его лицо, она справилась с желанием закричать. Это ты убил ее! Она умерла из-за тебя! Не смей к ней прикасаться! Но — это же Альберт, который ни за что бы не причинил боль ее сестре.

Альберт взглянул на нее, и она тоже уставилась в его глаза.

— Она умерла, — просто сказал он.

— Я знаю. Мертвым нужен покой. Оставь ее в покое хотя бы сейчас.

Неуверенно он отступил. Мария решительно достала ключ и щелкнула им в замке.

— Я хотел посмотреть на нее, — бессильно повторил Альберт.

— Хватит с тебя. Насмотрелся уже. Ключ ты не получишь, пока я тут хозяйка.

Она уловила тонким женским чутьем, что он желал сказать, но изобразил кое-как губами: я пытался, я должен был ее спасти. Я пытался. Я должен был. Должен был ее спасти. Нет, имей Альберт все блага на свете, и в этом случае он бы не спас Катю. Он, как и она, они все — он столкнулся с силой более страшной, чем человеческая.

— Прости меня. Прости меня, Мари.

Она покачала головой.

— Нет.

Плечи его опустились. Он был опустошен. Больше всего она желала закричать на него, визжать истерически, насколько бы хватило связок. Я знаю, что ты сделал! Не Катя, но мне рассказали! Мой муж рассказал мне! Я все о тебе знаю!

— Пусти меня, — сказала она. — Мне нужно на свежий воздух.

За домом было сыро и неприятно, моросил дождь. Тусклые сизо-черные тучи выше головы тянулись к линии горизонта. То был бесконечный мокрый мрак, в котором не было окон, не было жилья, не было даже живых или мертвых. Не шумели деревья, не скрипела дорожка, не стучала калитка, отчего-то не звучал и дождь. Неужели она вошла в немое кино? Не онемела ли и она вместе с остальным миром?

За углом зашелестела чья-то одежда. Потом застучали мужские шаги. Спасение явилось — удивительно, но то опять был Аппель, который не прогуливался, как могло показаться в ином случае, — нет, он шел к Марии, он искал Марию. Она поняла это по его напряженной фигуре.

— Снова вы? — спросила она.

Со лба она убрала влажные волосы.

— Конечно, вы меня прогнали, но я должен поговорить с вами.

Она отступила на шаг.

— Опять? Из-за Альберта? Меня не касаются ваши отношения.

— Конечно, нет. Речь не об Альберте. Это касается вас и… вашей семьи.

Неуловимо Аппель изменился. Она испугалась, но постаралась скрыть это — и спросила:

— Это из-за звонка? Вам звонили из-за меня?

— Из-за?.. Ах, в этом доме невозможно скрыться, любое действие станет общим достоянием. Вам, конечно, француженка рассказала? Конечно, я должен кое-что сказать вам… Но можно сначала простой вопрос?

— Какой?

— Вы сильно привязаны к вашему мужу?

Этого только не хватало! Она понимала, что и зачем он спрашивает, но решила разыгрывать незнание — быть может, получится выиграть немного времени.

— Что, извините?

— Вы сильно привяз…

— Не понимаю вашего интереса.

— Конечно, вам и сказать неловко… — притворяясь серьезным, ответил Аппель.

— И что же?

— Я уверен, ему угрожает опасность.

— Не понимаю вас, — решительно ответила Мария.

Темная фигура Аппеля, не очень-то внушительная днем, сейчас казалась ей невероятно сильной и огромной.

— Я, конечно, рад, если вы не понимаете, — начал он опять, — но что-то мне подсказывает…

— Мой муж, — Мария уверенно его перебила, — мой муж не сделал ничего плохого.

— А хорошее он тоже не сделал?

— Он… — Она запнулась. — И хорошее… тоже.

Аппель оглянулся на затемненные окна — но никто не шевелился за ними. Темные кусты, близ которых они говорили, впитывали тихие слова.

— Честно признаюсь вам… — заговорил Аппель, — я нахожусь в затруднительном положении. Пожалуйста, из уважения к вам, давайте оставим глупые игры. Вы заставляете меня чувствовать себя… сообщником! И я обеспокоен этим, понимаете?

— Ну, так вам ничего не угрожает, — ответила Мария.

— Вы считаете?.. Поговорите с вашим мужем. Меня он, конечно, не услышит. Он назовет меня провокатором. Но вы… он ценит ваше мнение. Разве вы не боитесь?

— Я ничего не боюсь, — уже зло ответила она. — Так и скажите это остальным.

— Ну, каким остальным? Вы о чем? Мы же не на эшафоте, чтобы громкие речи… Чего здесь стесняться? И он вас может послушать… Вы ему запретите!

— Да разве я могу ему что-то запретить? — воскликнула Мария.

— Ну, тише вы! Можете! И, конечно, обязаны! Вы, женщины, выкручиваете нам все жилы, если хотите, так, что жизни с вами нет!

— Я не понимаю, — начиная задыхаться, сказала она. — Я вас… не понимаю.