Дэйн знал, что она позовет, был уверен в этом – Ани любила сюрпризы, как и он сам, любила баловаться в неожиданных местах и ситуациях. В этом они были едины, как шар Инь Ян. Потому, когда Канн шепнул: «Она будет ждать наверху», Эльконто тут же покинул танцпол.

А когда увидел полную пены джакузи…

О, как нежна эта горячая вода – то, что нужно. И как прекрасно шипят, лопаясь, миллионы пузырьков.

Краска лежала тут же на табурете, рядом миска с белым порошком, кисточка…

Эльконто хмыкнул – а говорила, не успеет, если отвлечется. Конечно, успеет.

Его развезло.

В джакузи он забрался, как медведь, плеснул водой на кафельный пол, вытянулся во всю длину, довольно запыхтел. Сами собой упали тяжелые каменные веки, не разлепить. Когда он успел так накидаться? Разве что «вертолетов» нет, а так, будто цистерну коньяка в себя влил…

Когда сзади зашебуршились, зашевелились, снайпер плотоядно улыбнулся.

– Иди ко мне, погреемся…

Здесь хватило бы места на четверых. Но хитрая тихоня Ани вместо этого почему-то занялась лежащими на табурете предметами.

– Слышь, любовь моя, я столько выпил… Я же столько не пил? Язык не шевелится…

Его язык действительно напоминал неповоротливый вареник, тело ощущалось размякшей галушкой, ум плыл. Щекотали ягодицы, спину и бедра многочисленные пузыри, сбивали и без того пьяную интуицию с толку; сзади как будто не один человек, а… два? Да нет, ему кажется.

– Моя хорошая…

В этот момент кто-то мягко провел по его волосам, будто причесал пятерней. Принялся расплетать косичку.

– О-о-о, моя хорошая, как приятно… Массаж головы – то, что нужно…

Запахло сквозь запах добавленного в воду шампуня аммиаком.

– Ты там красишься, что ли? Ну, ладно… – Значит, побалуются после. – Я давно хотел тебе кое-что сказать, да все как-то не решался.

Кто-то хрюкнул? Засмеялся? Эльконто набычился, но тут же расслабился – он действительно давно хотел начать этот разговор, и если уж подвернулась возможность…

– Если я попрошу эту девушку… Эру… Помнишь, я тебе о ней говорил? Махнуть нас с тобой телами…

Кто-то расчесывал его волосы, массировал, кажется, втирал что-то типа геля – пусть развлекается. Девочка, все-таки…

– …и ты на несколько часов станешь мной, а я тобой… Ты хочешь так попробовать? Чтобы у тебя, кхм, – черт, стеснялся об этом говорить даже он сам, – моя сосиска, у меня твоя… дырочка. Тебе было бы интересно посмотреть на все это моими глазами?

О, какие же у нее нежные пальчики, краска только воняет некстати сильно, аж глаза режет, если открыть. И он не открывал.

– Как тебе мысль? – Если она продолжит так массировать его и дальше, он уснет прямо в этой пене. – Конечно, мне пришлось долго морально готовиться и решаться, но если ты скажешь, что согласна, я…

Он не смог сразу продолжить. Прочистил горло, собрался, насколько мог, с духом, договорил.

– Готов один раз побыть «девочкой» и раздвинуть перед тобой ножки…

Когда Баал услышал про «девочку», он выронил миску с закончившейся краской прямо на пол. Выронил! Но успел поймать до того, как посуда грохнула о кафель.

Девочкой? ДЕВОЧКОЙ?

Регносцирос с красной от смеха мордой не сразу понял, на что именно указывает такой же пунцовый от сдерживаемого хохота Халк – на некогда белый ежик. Теперь фиолетовый.

«Ты сколько активатора добавил?» – немо вопрошал взгляд.

«Я не знаю! Весь…»

Раздвинуть ножки… Если этот увалень сейчас еще себе в жопу вставить предложит, Регносцирос кончится на месте. От разрыва морды и легких. Халк прижимал пальцы к мокрым глазам, пытался показать «смывай, мол, сейчас!»

Да, кажется, они переборщили, цвет неестественно яркий. Неожиданно сочный. А главное, темнеет на глазах – уже баклажан. Черт! Регносцирос кинулся к раковине за теплой водой. С чего эта краска так быстро взялась? Он смешал не те компоненты? Нужно было читать инструкцию.

– Ты когда уже закончишь, моя хорошая? Онемела от предложенной идеи? Безумная? Зато я подержусь за твои сисечки твоими ручками, а ты…

Чашка ходила под краном ходуном. Быстро смыть краску, налить еще… Не смывается.

– Ты решила меня помыть? Моя заботливая… – Кажется, снайпер задремывал прямо в джакузи. – Зато ты заценишь все моими руками. Только… не предлагай мне… мой же… пососать…

Баал уже не мог это слушать.

«Все, выметаемся!» – замахал он лапищей после того, как дважды смыл несмываемую краску с чужой головы. «Давай, уходим!»

У него сейчас случится инфаркт, потому что никто не может и не должен так долго держать внутри истерический, уже, кажется, срывающийся на бабий визг, гогот.

Смеялись они в соседней темной и пустой спальне. Рухнули на пол одновременно, тряслись, корчились, изрыгали настоящую истерию.

– Пососать…

– Заценишь…

– Он готов принять внутрь собственный член… но не пососать…

– Надо было на видео…

Хорошо снизу музыка, хорошо, что их никто не слышал.

Им повезло – выполнили намеченное, ушли незамеченными. А спустя десять минут случилось странное – всех свалило. В прямом смысле. Сработало, как по будильнику, невидимое снотворное.

Кто-то успел добраться до спальни, кто-то нет. Дэлл отключился на диване в гостиной, Меган рухнула на кровать Тайры.

Баал силился разобраться в ситуации, когда все уже спали. Ходил по дому, тряс друзей, как тряпичные тюфяки, спрашивал:

– Эй, народ… Вы чего?

Все пили мало, он вообще сделал всего пару глотков – не хотел идти домой с запахом перегара, дышать им на жену и дочку.

А теперь у самого слипались глаза. Отыграла последняя песня в плей-листе, новую никто не поставил; одиноко вращался под потолком диско-шар.

«Блин, что за пойло?»

Ани дремала на плече у спящего Аарона, Стивен успел удалиться наверх, Конрады тоже. Повезло…

«Дэйн, – мысль сверкнула быстро и холодно, как пятиконечное лезвие звезды-убийцы. – Если он до сих пор в ванной…»

Но Эльконто успел уйти. Вылез, как был, голый. В зеркало, похоже, не посмотрел, добрел до ближайшей спальни, зарылся под одеяло и теперь храпел грузным тюленем; на полу до сих пор виднелись мокрые следы ступней сорок восьмого размера.

– Что… происходит?

Регносцирос отключился, коснувшись мягкой поверхности кресла-кровати в той же комнате. Повалился набок, думая о том, что «засыпать ни в коем случае нельзя. Засыпать…» Только перевесила тяжелая голова, не слушалось логики тело, улетал далеко-далеко разум.