– Нет, довольно старое. Понятия не имею, что это. Смизер оставила мне по завещанию.

– Не могу открыть – наверно, покоробилась. Ты уже пыталась?

– Все перепробовала, дорогой. Миллер даже предложила подержать ее на пару. Я, конечно, не позволила. Да, старая лакированная шкатулка – но довольно симпатичная, правда? По-моему, и довольно ценная… Надо будет найти подходящее место, где-нибудь наверху. Нельзя же ей вечно стоять на каминной полке!

Вэл поставил шкатулку назад, на временное место.

– Бедная старая Смизер, хорошая была женщина…

– Да. Я растрогалась, когда Роджер мне это привез. – Воспоминание о том дне навело Уинифрид на другие мысли. – Кстати, ты не слышал, как Сентджон Хэймен сострил про Александра? Довольно зло. Он взял ему кличку из песни… – и она сообщила сыну остроту их молодого родственника.

Вэл рассмеялся.

– «Южноамериканский Джо»? Да, неплохо. Честное слово, Александру бы понравилось. Мы с ним ужинаем сегодня у меня в клубе, расскажу-ка я это, а?

Уинифрид заметила, как сын поднял бровь, и поняла, что он ее поддразнивает. Тут дверь гостиной, и до того не совсем прикрытая, распахнулась совсем и Миллер объявила:

– Мистер Баррантес, мадам.

Выражение тонкого лица было просто безукоризненным, хотя за минуту до этого, еще в холле, гость, улыбаясь одними глазами, поднес палец к губам, чтобы горничная не докладывала о нем, пока хозяйка не кончит рассказывать о его прозвище.

– Александр! – воскликнула Уинифрид так радостно, будто ее монетка неожиданно нашлась или, по крайней мере, ей попалась другая, тоже настоящая.

– Привет, – добродушно сказал Вэл. – А мы о вас говорили.

– А я о вас. – Он подошел прямо к Уинифрид и встал на одно колено у ее ног – точнее, у одной ноги, покоившейся на подушке. – Я только что встретил на выставке Флер, и она рассказала мне, что вам нездоровится. Как жаль!..

Уинифрид сочла этот маленький спектакль очаровательным – на что он, конечно, и был нацелен. Да, Александр – настоящий кавалер, почти рыцарь былых времен!

– Спасибо, мой дорогой. Нет, ничего серьезного, но вот присоединиться к вам в Уонсдоне я не смогу.

Лицо Баррантеса омрачилось – не слишком, но все же выразительно. Увидев это, Уинифрид почувствовала, что хоть как-то вознаграждена за свою боль и оторванность от мира, – горько, но ведь и сладко сознавать, что кто-то разделяет твою печаль.

Что до Вэла, то, если бы он не видел, что такое разочарование вызвала его собственная мать, он бы предположил, что аргентинец получил любовный отказ. Ему захотелось утешить его как брата.

– Я собирался отвезти туда маму завтра, опередив тех, кто будет в пятницу. Если вам нечего делать, присоединяйтесь к нам. Сможем лишний день поездить верхом.

– Да, Александр, соглашайтесь! Ты очень хорошо придумал, Вэл. А теперь я переберусь к себе, иначе придется еще раз платить за тот же самый диагноз. Ты не позвонишь Миллер, Вэл?

Баррантес тут же встал, чтобы помочь ей подняться с кресла, а Вэл потянулся к колокольчику на каминной полке. Выпрямляясь, он слегка задел плечом лакированную шкатулочку, и она упала, задев по пути каминную решетку. Из ее разлетевшихся половинок на очаг выпало что-то, возможно – некогда живое и серое, словно мышку поймали в шкатулочку и закрыли в ней навсегда.

– Господи! – воскликнул Вэл. – Что за черт…

Он поглядел на мать, ища объяснений, и увидел, что она пристально смотрит на загадочный комочек, лежащий прямо перед ней, да так напряженно, что он ничего больше не сказал, и никто не пошевелился. Эту живую картину нарушила растерянная Миллер, вошедшая в комнату на крик своей госпожи:

– Локоны тети Энн!

* * *

Клуб «Айсиум» изменился почти до неприличного мало с того дня, когда девятнадцать лет назад Вэл Дарти впервые перешагнул его порог новоизбранным членом. В ту пору путеводным маяком клубного комитета был Джордж Форсайт, полностью определявший его стиль, от кухонь и винных погребов до порой щекотливого вопроса – кого принять в клуб. Его влияние ощущалось до сих пор, словно запах хорошей сигары. Избегая всяких французских и просто модных влияний, которые Джордж презирал, здесь подавали бифштексы и котлеты, словно достойный человек мог окончить только Оксфорд или Кембридж. Мебель и вся обстановка, без претензий и неопределимой эры, были такими же, какими их знал Джордж. Даже сопротивляться появлению новых богачей перестали здесь позже, чем во многих других местах; собственно, здесь еще пытались не избирать «этих клещей», как назвал бы Джордж сыновей индустриального магната, которым был теперь открыт доступ в такие, казалось бы, респектабельные места, как «Хотчпотч» и «Аэроплан». Может, они и респектабельны, но у них нет своего Джорджа Форсайта.

Что же до «Айсиума», – за сорок лет усердного служения клубу Джордж поистине стал государством в государстве. Сидя в своем постоянном кресле у эркерного окна, он созерцал насмешливым глазом, как приходят в упадок люди и вещи, находящиеся вне его ведения. Язвительный, ухоженный, забавный, непостижимый для всех, кроме, может быть, своего букмекера, убежденный холостяк, Джордж Форсайт лишь по чистой случайности не жил на свете уже семнадцать лет.

Только одну его добродетель мы еще не воспели – именно он ввел в семью Монтегью Дарти.

Вэл провел Баррантеса к своему столику в курительной – такое отличие причиталось ему по наследству – и велел служителю подать два виски с содовой.

Баррантесу вроде бы здесь понравилось. Проявив вежливый интерес к подробностям, которые члены клуба услужливо сообщали тем, кто оказался здесь впервые (цифры, даты, исторические личности), он спросил у Вэла, состоял ли в клубе его отец.

– Почти тридцать лет, до самой смерти, – ответил Вэл и добавил с печальной улыбкой: – Хотя, наверное, какие-то слухи о нем его пережили.

Им подали два стаканчика виски и сифон.

– Самую чуточку, Перке. Вот так. Вы ведь знали моего отца?

– Да, мистер Дарти, знал. …Сэр?

Баррантес от содовой отказался.

– Как бы вы его описали? – Вэл увидел, как дрогнуло лицо у слуги, хотя тот почти сумел это скрыть, и добавил: – Не беспокойтесь, мертвых оклеветать нельзя!

– Я об этом и не помышлял, сэр. Мистер Монтегью Дарти был истинным знатоком спорта, сэр. Особенно скачек.

– Намекал вам, какая лошадь придет первой, да?

– Однажды его намек оказался верным, сэр.

– Не чаще?

– По-моему, он всегда был уверен в своих суждениях, сэр. Насчет лошадей. Уж он-то знал в них толк.

– Несомненно! Спасибо, Перке.

– Спасибо вам, сэр.

Слуга удалился, и Вэл рассмеялся от души.

– Вот так, Александр. Если хочешь узнать что-нибудь об англичанине, расспроси его слуг.