Лилька с мужем онемели. Запихнув пакет подскамейку, Женька приступил к допросу сплетниц. Минут через десять ситуацияпрояснилась. Бедный эксперт тряс перед обалдевшими бабами куском печени ивзывал к благоразумию:

– Ну посмотрите сами, может у человекабыть такой орган?

Старушки помялись, потом одна, самая бойкая,заявила:

– Ох, Евгений Степанович, никогда вмертвеца не заглядывали. С виду как коровья, а там, кто знает. Вы уж наспростите, но выводите собачек только тогда, когда детей нет. А то вдруг вашилюдоедки на ребятишек кинутся!

Приятель вздохнул и пошел домой, аккуратнонеся капающий пакет. Поэтому его звонок к нам с сообщением о подстерегающейменя опасности можно считать местью.

Тихо хихикая, я пошла в столовую попить чайку.Ну кто мог подумать, что глупая шутка даст такой эффект!

В среду утром, забрав готовый перевод,отправилась к Павловским. Альберт Владимирович полистал страницы и не слишкомдовольным тоном отметил:

– Почему через полтора интерваланапечатали? И шрифт какой-то дурацкий выбрали, с наклоном. Я к такому непривык. Прежде чем печатать, следовало узнать, как это делать. А теперьпридется мучиться.

Академик зудел и зудел. Меня слегка замутило.Представляю, до чего профессор доводит подчиненных. А я еще считала, что нашазаведующая кафедрой сволочь. Да Анна Михайловна просто милейшая дама! Максимум,что она себе позволяла, – взвалить на какого-нибудь крепкого студента сумку скурсовыми работами.

– Ладно, – смилостивился Альберт,заметив, что жертва потеряла рефлексы, – ступайте к Виолетте Сергеевне, да неволнуйте бедняжку, опять давление двести.

Несчастная гипертоничка уютно устроилась застолом и вкушала кофе с мороженым. В который раз подивившись странной диете, яробко промямлила:

– Здравствуйте.

– Деточка, – запела Виолетта, –славненько, что заглянули. Все продукты на исходе…

Знаю, знаю, Светочка больна, а у самойВиолетты кружится голова, и мне предстоит тащить из магазина баулы, набитыепродуктами, совершенно не подходящими для больных. Ну скажите, можно сповышенным давлением трескать икру, миноги, мясо и выпивать литры сока? Всегдасчитала, что лучше овощи и геркулесовая каша. Слава богу, хоть жарапрекратилась. Набежали тучки, подул свежий ветерок, и в секунду на улицуобрушился совершенный потоп. Вода хлестала, как из брандспойта. Постояв паруминут в подъезде, я поднялась к Павловским. Дверь открыла Зоя, очевидно,печатавшая что-то для Алика.

– Уже вернулись? – удивилась она.

– Еще не ходила, ливень жуткий. А выздесь давно? Заходила в кабинет и не заметила вас!

– Окна в спальне мою, – пояснила Зоя, –Альберт Владимирович любит, когда стекла блестят.

Я пошла на кухню. Конечно, профессорша будетнедовольна, но не бегать же под проливным дождем. Виолетта говорила потелефону:

– Как страшная?

Очевидно, абонент переспросил, потому чтопрофессорша повторила слабым голосом:

– Меня интересует страшная…

Потом, выслушав ответ, повесила трубку излобно глянула на меня.

– Быстренько смотались…

– Дождь идет, выйти невозможно.

– Ерунда, вода не огонь, сейчас дамзонтик. И, пожалуйста, не задерживайтесь. Скоро Жанночка придет обед готовить.

Мне сунули в руки весьма потасканный,допотопный зонтик и выставили на улицу. По счастью, проливной ливеньпрекратился, сверху падали отдельные капли. Но на тротуарах разлилисьнеобъятные лужи, настоящие моря. Стоило начать двигаться по направлению к рынку,как грязная вода тут же. залилась в босоножки. Пальцы моментально заледенели, иправую ступню свело судорогой. Ну совершенно не переношу холод. Даже в жаркомТунисе июльское море казалось мне прохладным, а тут московская лужа!

Кое-как доковыляв до уличного кафе, плюхнуласьна шатающийся стульчик и затребовала чашку кофе. Напиток подали сразу, и оноказался таким вкусным и крепким, что я с уважением посмотрела на барменшу. Таулыбнулась в ответ.

– Хороший кофе.

– Спасибо, приходите еще.

Тут занавеска, прикрывающая дверь на кухню,заколыхалась, вышла девчонка лет пятнадцати и прогнусила:

– Ма, дай денег.

– После обеда, сейчас нет, только вотдама зашла, больше никого с утра.

– Ма, ну дай, – продолжала ныть капризнаядевица, явно пропускавшая сегодня школу.

Хорошо, что Маруся никогда себя так не ведет.Жизнь в Париже сильно подействовала на дочку. Ее одноклассницы из престижногодорогого лицея, сплошь дочки более чем состоятельных французов, перед первымуроком всегда снимают в раздевалке колготы и надевают носочки или гольфы.Увидев в первый раз подобную процедуру, дочка изумилась и спросила у Мари –зачем она это проделывает.

– Колготки такие дорогие, – вздохнулаподружка, – только на стул сядешь, раз – и порвались. Ну не покупать же каждыйдень новые?

Между прочим, папа Мари – совладелец заводов“Рено”. Просто скопидомство у французов в крови.

Девица продолжала выклянчивать у материденьги. Я вмешалась:

– Хочешь заработать?

– Ну?

– Сходи в универмаг, купи носки и туфлитридцать восьмого размера. Любые, только без каблука и не матерчатые, акожаные. Сдачу оставишь себе.

Девочка схватила купюры и унеслась, какторнадо. Я стащила босоножки и пошевелила грязными пальцами. Придетсянатягивать носочки на черные лапы, помыть негде. Представляю, что сказал быбрезгливый Кеша, увидев, как мать засовывает измазанные лапы в баретки. Хотя,если вспомнить его визит к педикюрше! Я тихонько хихикнула.

Год тому назад сын начал хромать. На ступнеобразовалась довольно большая мозоль, мешающая при ходьбе. Мы с Зайкой велелиему сходить к педикюрше.

– Что я, гомик? – возмутился сынок. – Сума сошли, представляете меня с красными ногтями на ногах?

Ольга втолковала мужу, что педикюр – это нетолько и не обязательно крашеные ногти. В конце концов Аркадий согласился.Зайкина педикюрша Леночка – очаровательное существо лет двадцати. Кешаиспытывал некоторые неудобства при мысли о том, что девушка станет хватать егоза голые пятки. Поэтому он тщательнейшим образом вымыл ножки и чуть ли ненадушил ступни сорок пятого размера. К тому же вытащил из шкафа совершенноновую, ненадеванную пару черных носков, напялил их и порулил на экзекуцию.