– Чем тебе Антон плох? – удивиласьстаруха. Последние месяцы за Виолеттой ухаживал выгодный жених. Сын генерала,студент, да еще и красавец. Любая из барачных невест кинулась бы за таким,роняя тапки. Любая, но не Вилка.

– Хорош-то, хорош, – пояснила она бабке,-

Только маменькин сынок. Что прикажут, то иделает. Ни самолюбия, ни упорства. Ничего нет. Одна радость, что папа генерал.Нет, мне такой не нужен.

– Ну, ну, – сказала баба Рая, – поглядим,что за сокровище отроешь.

Ждать пришлось недолго. Через полгода в баракепоявился Алик. Молодой муж совершенно разочаровал соседей. Маленького роста,щупленький, к тому же не имел ни московской прописки, ни богатых родителей.

– Наша-то королева брильянт откопала, –хихикали сплетницы, – ни рожи, ни кожи, ни денег.

Но злорадствовали они недолго. Скоро всемстало понятно, что Алик далеко пойдет. Парень блестяще закончил институт иподался в ученые, сел писать диссертацию. Вилка бегала как ненормальная,зарабатывая деньги на пропитание уколами.

Однажды баба Рая не удержалась и подделадевчонку:

– Муженек-то не спешит на работу! Тахмыкнула:

– Ничего, пусть учится. Времяразбрасывать камни. Потом собирать станем.

И оказалась права. На глазах обитателейдеревянного барака Алик превратился в кандидата наук. Первую выгоду от этогозвания соседи поняли, когда их стали переселять в каменный дом. С бесплатнымиквадратными метрами в Москве всегда было плохо, а в конце пятидесятых – вособенности. Поэтому комнаты давали неохотно – мужа, жену и ребенка селили навосемнадцати метрах. Два жилых помещения светили только тем, у кого былиразнополые дети. Вилка же, к общему изумлению, получила три комнаты. Алик, каккандидат наук, имел право на двадцать дополнительных метров.

Соседи начали уважительно величать молодогомужчину Альбертом Владимировичем.

Вилке завидовали – слишком уж ее мужикотличался от других: не пил, не курил, не ругался матом. Летом никогда несадился с доминошниками или картежниками. Неожиданно Вилка устроилась на работув ведомственную поликлинику Генерального штаба, ее иногда привозили с работы начерной “Волге”. Местные бабки стали звать девушку Виолеттой Сергевной.

За детьми ходила нянька, молодая краснощекаядевица, вывезенная откуда-то из деревни, что тоже казалось странным жителямподъезда.

– Говорить даже не умела как следует, –вздохнула баба Рая, – унитаз первый раз в жизни увидела, до этого по нужде вхлев ходила. И что с ней стало через год – пальто с чернобуркой, ботинки,беретка. Москвичка! Даже сопли перестала кулаком вытирать – платочком кружевнымобзавелась. Только я все равно знаю, что она поблядушка.

– Почему вдруг так? – вяло поддержала яразговор, думая, что домработница Павловских мне ни к чему.

– Сама посуди, – усмехнулась бабка. –Аккурат весной, в 59-м году у нас поминки случились. Жуткий случай произошел,вот я и запомнила. Нинка из двенадцатой комнаты из магазина возвращалась. Еемальчишки-погодки пяти и шести лет увидели мать и побежали через дорогу. А тутоткуда ни возьмись – самосвал. Их на глазах у Нинки и убило. Тринадцатое мартабыло, чертово число. Пятнадцатого хоронили. Народу набежало, уйма! Все плакали,просто убивались, очень жаль было детишек. Пришла и нянька. Я еще обратилавнимание, что девчонка то бледнела, то краснела и ушла рано. Виолетте в тотдень не моглось, подцепила грипп, а Алика не было в Москве уже почти год. Онуехал по контракту на работу в Заполярье, зарабатывать деньги на кооператив.

Поминки отшумели к ночи. Баба Рая, в те годыеще молодая и крепкая женщина, хорошо поддала. Часа в четыре утра ее сталамучить жажда, и она тихонько пошла на кухню. Из-под двери ванной пробиваласьполоска света, слышался осторожный плеск воды. Раиса поглядела в щелку иобнаружила няньку, которая что-то застирывала. Попив воды, полуночница пошланазад, и тут девчонка выскочила из ванной, побежала в комнату. Свет она не потушила,и баба Рая, страшно любопытная, засунула туда нос. Оказалось, няньказастирывала окровавленную простыню. А на полу лежал газетный сверток.

– Знаешь, что в нем оказалось?

– Ну?

– Послед, детское место. Девчонканагуляла и родила втихаря, а ребеночка небось придушила.

– Господи, почему аборт не сделала?

– Молодая ты, – вздохнула баба Рая, –аборты тогда запрещались, только по болезни делали, без наркоза, жуть!

В смятении баба Рая вернулась к себе.Рассказывать о страшной находке она не стала. Дело подсудное, а лезть всвидетели не хотелось. К утру газетный сверток и простыня исчезли из ванной.Нянька как ни в чем не бывало варила на кухне кашу для Димы и Светы.

– Точно помните, что все происходило вночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта тысяча девятьсот пятьдесят девятогогода?

– Конечно, Нинкины дети погиблитринадцатого марта, разве такой ужас забудешь?!

В том же тысяча девятьсот пятьдесят девятомгоду Павловские купили кооператив и съехали.

Нянькины следы затерялись. Правда, уволиласьона раньше, где-то весной.

– Семен женился, надежды лопнули, –сплетничала баба Рая, – вот и съехала, чтобы на молодых не любоваться.

– Кто это Семен?

– Хахаль няньки, вот пропасть, никак невспомню, как ее звали. Шофером всю жизнь прослужил, генерала возил. Работа чистая,опять же паек, зарплата приятная. Вот деревенщина и решила партию составить.Только не вышло. В постели он с ней кувыркался, а замуж другую позвал, честную.

– Может, вспомните имя няни?

– Да никак на ум не идет. Сходи к Сеньке,он точно помнит.

– Он что, тоже здесь живет?

– А где же? Всю жизнь рядом прожили, вседруг про друга знаем. На третьем квартирует, в двадцать восьмой комнате.

Я поблагодарила словоохотливую бабульку иполезла наверх.

Семен совершенно не походил на старого деда.Высокий, подтянутый, на голове копна черных как смоль волос, в глазах живойблеск.

– Вы ко мне? – спросил мужчина мягкимголосом ловеласа. – Чему обязан?

– Я из муниципалитета, составляем спискистарых жильцов.

– Зачем? – удивился мужик.

– Очередников проверяем.

– Ох, милая, – вздохнул Семен, – я уже с1958 года очередник, и что? Так и помру тут, в бараке. Вон жена моя все мечталао квартире, а толку? Правда, сейчас имеет отдельную жилплощадь.

– Где? – не поняла я. – И почему вы с нейне поехали?