– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Все, отойди, разговор окончен.

Настя послушно отошла к двери. Галл выключил воду ипотянулся за полотенцем. После душа он чувствовал себя гораздо лучше. Можнобыло бы, конечно, признаться ей насчет убийства Филатовой. Все равно она нежилец. Завтра в это время ее уже не будет. Зато сейчас она бы стала егопо-настоящему бояться и не изводила бы своими ядовитыми насмешками. Но Галлпочему-то был уверен, что признаваться нельзя.

– Надень халат, – предложила Настя, видя, что онсобирается одеваться. – Рубашку можешь выстирать, хозяйственный ты мой, кутру высохнет.

– Обойдусь, – ответил он сердито. Не хватало еще унее на глазах стиркой заниматься. Придется вытаскивать все из карманов, и онаувидит… Хотя, может, и не сообразит.

Но халат он все-таки надел, очень уж не хотелось натягиватьна чистое тело пропотевшую за жаркий день рубаху.

– Пошли в комнату, хватит на кухне торчать, –скомандовал он.

– И сколько еще мы будем так сидеть? – спросилаНастя.

– Спать хочешь? Ложись, я разбужу, когда надо.

– Еще что придумаешь? Нашел дурочку – спать, когда вквартире посторонний мужик. А может, ты и не мент вовсе, а обыкновенный ворюга.

– Да не мент я, сколько можно тебе повторять! –взорвался Галл.

– А ты докажи, – невозмутимо потребовала она.

– Как?! Я не знаю, как тебе доказать! Предлагай свойвариант, я на все согласен.

* * *

– Допекла она его, – довольным голосомпрокомментировал Гордеев. – Посмотрим, как он будет выкручиваться.

– Виктор Алексеевич, вы понимаете, что онаделает? – озабоченно спросил Доценко.

– То, что она делает, называется «метод научноготыка», – усмехнулся Коротков. – Она пробует разные варианты,импровизирует на ходу, пытается понять, почему он ее не убивает.

– Черт побери, где Ларцев? – вскипелКолобок. – Ему самое место сейчас здесь. Михаил, начинай обзваниватьбольницы. Может, случилось что-нибудь с ним.

* * *

– Зайдите, попрощайтесь с ней, – шепотом сказалврач, чтобы не разбудить Надюшку.

Ларцев осторожно переложил девочку на скамейку и нанегнущихся ногах зашел в палату. Наташа лежала по-девически худенькая, не былобольшого живота, к которому он уже успел привыкнуть. Как с ней прощаться?Володя никак не мог сообразить, что от него требуется. Поцеловать? Ему еще неприходилось прощаться с близкими в больнице. Он беспомощно взял жену за руку,погладил пальцы. Как же это, думал он, вот же она, она есть, я ее вижу, я донее дотрагиваюсь, мне кажется, она даже слышит меня. И в то же время ее нет.Она же еще теплая. И в то же время мертвая. Его разум не мог с этим справиться.

Он очнулся на скамейке, рядом со спящей дочерью. Пусть спит,подумал Володя. Еще успеет узнать и наплакаться. Он оперся спиной на прохладнуюказенную стену, выкрашенную масляной краской, и закрыл глаза. Потом, потом, всепотом.

* * *

То, что делала наедине с Галлом Настя Каменская, называлось«раскачиванием маятника». Легкое подшучивание, затем спокойная, ни к чему необязывающая болтовня, затем подшучивание более грубое, более вызывающее, послечего следовал черед задушевной беседы, и так далее по нарастающей. Сейчас ейпредстояло завершить период подшучивания оскорбительным хамским выпадом, послечего сразу перейти к чему-нибудь серьезному. Она внутренне собралась.

– Есть один способ доказать, что ты не мент. И мы стобой убьем сразу двух зайцев, ты убедишься, что моя квартира непрослушивается. Как тебе такой вариант?

– Годится. Излагай.

Настя шагнула к нему, постояла, будто собираясь с мыслями,потом быстрым движением распахнула халат на убийце. Медленно, плотояднооглядела его поджарое мускулистое тело, чистое, без татуировок. Она выясниладля себя то, что хотела.

– Так что же, хозяйственный мой? Кухню и стирку тыосвоил, а как насчет остального? Вам, ментам, с подозреваемыми трахатьсянельзя, за это и погоны снять могут. Вот и докажи мне, что тебя Павлов прислал,а не кто-нибудь с Петровки, – медленно проговорила она.

– Да что я тебе, машина? – возмутился Галл. –Может, мне не хочется. Может, ты мне не нравишься? Я устал, в конце концов.

– Значит, не только мент, но и импотент к томуже, – задумчиво кивнула Настя, словно рассматривая в микроскоп диковинныйпрепарат. – Ну да, у вас работа тяжелая, нервная. А жаль. Сейчас могли бывсе недоразумения прояснить. А теперь вот придется что-нибудь другоепридумывать, раз уж ты не научился свои сексуальные способности использовать наблаго Родины и нашего общего дела.

Она уселась на подоконник, повернувшись боком к Галлу,закурила, выпустила дым в форточку. Помолчала, сосчитав в уме до ста.

– Слушай, ты боишься смерти? – тихо спросила она.

* * *

– Ларцева ни в одной из больниц нет, – доложилДоценко. – Но есть Ларцева Наталья Константиновна, 36 лет, доставлена на«Скорой» в четырнадцать часов с Ольховской улицы.

– Это его жена, – поднял голову Гордеев. –Что с ней?

– Она умерла полчаса назад. И ребенок тоже.

– Господи! – ахнул Виктор Алексеевич. – Вотгоре-то. Какое горе… Наверное, он все это время в больнице просидел, пока мыего искали.

Мысли полковника Гордеева разрывались между тем, как помочьВолоде Ларцеву, в одночасье потерявшему жену и будущего ребенка, и тем, чтоделать с Галлом, наемным убийцей, находящимся в каких-то двухстах метрах отнего.

Смерти Галл не боялся. Он много раз видел ее близко, он самнес ее людям. Смерть в его исполнении не была ни страшной, ни мучительной. Емухотелось верить, что и его конец будет мгновенным и легким. И вообще боятьсяможно того, что случается не со всеми. А если это неизбежно, если человекобязательно должен умереть, то какой смысл этого бояться? Бойся не бойся, аконец один. И не так уж много радости было в его жизни, чтобы сожалеть о ней.

Когда он, недоучившийся студент-медик, встретился со своимкрестным отцом, ему, дурачку, казалось, что жизнь в преступной организации –сплошной праздник. Огромные деньги, которые платили за выполнение одного-двухзаказов в год, позволяли вести вполне обеспеченную жизнь, ездить летом на море,покупать самых дорогих шлюх, пить хороший коньяк. Но чем дальше, тем большеоказывалось, что, если хочешь получить следующий заказ, нужно вести себяскромно, замкнуто и осмотрительно. Одиночество – вот плата за эти большиеденьги. Галл знал, что, когда он умрет, никто грустить не будет. Никто даже незаметит, что его больше нет. Разве стоит такая жизнь того, чтобы о нейсожалеть? И тюрьмы Галл не боялся. Под рукой всегда была спасительная таблетка,чтобы умереть сразу, не дожидаясь следствия и суда.