– Почему ты решил?

– А он пытался через генерала узнать, не нарыла лиАнастасия чего-нибудь эдакого в деле Филатовой.

– Но почему? Почему именно Каменская?

Гордеев довольно улыбнулся. «Вот тебе, Пашенька,доказательство, что я не ошибся, когда брал к себе никому не известную девчонкуиз райотдела. Как ты тогда сопротивлялся!»

– Потому что, – раздельно и веско произнес он,сделав паузу. – Вот ты мне не верил, когда я говорил, что из нее будеттолк. И ошибся. А я оказался прав. Да, она многого не умеет. Да, у нее кое вчем нет опыта. Но репутация – это тоже оружие, и немаловажное. Знаешь,Паша, – добавил Гордеев, остановившись за спиной у своего зама, – я,честно признаться, сам не знал этого. Только когда генерал меня вызвал и сталорать, что Настя – моя любовница, тогда я понял, что тот, кто его на менянатравил, интересуется в основном Каменской. А это значит, ему сказали, чтореальная опасность может исходить только от нее. Конечно, в первую минуту мнебыло обидно. Что же, выходит, мы все не в счет? Я тридцать лет в розыскеработаю, и меня преступник не боится, а она – всего шесть лет, и уже такаяслава. Вот тогда, Пашенька, я и понял, что это – другие преступники. Поэтомуони и не боятся тех, кто вырос из старой школы, они понимают, что у нас логикадругая, мышление другое. Если хочешь, привычки другие. А Анастасия – онаособенная. У нее мозги набекрень. А это означает, что я прав.

– Ну хорошо, пусть ты прав, – примирительнопроизнес Павел Васильевич. – И пусть ты такой храбрый, что ничего небоишься. Но объясни мне, бога ради, неужели нельзя никаким другим способомубедиться, что тот, кого мы пасем, и есть убийца Филатовой? Неужели такнеобходимо ждать, пока он придет убивать Настю? Тьфу, – с досадой добавилон, – даже произносить страшно.

Гордеев вздохнул, сел за стол, потер рукой лысину и лоб.

– Не знаю, Паша. Я ничего не могу придумать. То есть насамом деле способов много, но я боюсь его спугнуть. Я на сто процентов уверен,что оружие он при себе не носит и документы его в идеальном порядке. Так чтоимитация облавы ничего не даст. Задерживать его незаконно я не хочу. Ты моипринципы знаешь, и отступать от них я не буду даже ради этого «заказника». А ужесли это и вовсе не убийца, а кто-то, кто делает по его поручению черновуюработу, мы просто-напросто сорвем всю комбинацию. У нас есть улики, по которымможно судить, этот ли человек был в квартире Филатовой. Ну и что? Когда он тамбыл? Как доказать, что именно в момент убийства, а не за час и не за день донего? У нас, Паша, есть повод для разговора с ним, но и только. А оснований длязадержания и тем более ареста – ноль.

– И чего ты добиваешься? Ждешь, когда он начнет убиватьНастю, и возьмешь его с поличным? Ты в своем уме?

– Я, Паша, жду, когда он принесет мне доказательства.Сам принесет, своими руками.

– А если не принесет?

– Тогда я скажу тебе, что прав ты, а не я. Оставлюотдел на тебя и уйду с позором.

* * *

В этот же день рано утром Ларцеву позвонили.

– Он хочет, чтобы я поехал с ним.

– Когда?

– Мы встречаемся через час.

– Он объяснил, зачем? Вы же дали ему адрес.

– Хочет, чтобы я сам его познакомил. Мол, свой человек,не с улицы пришел.

– Хорошо, поезжайте. Только будьте посдержаннее. И немешайте ему, пусть делает все, что сочтет нужным. Можете даже ему помочь.

Когда оказалось, что наблюдатели упустили объект, Ларцев вследственном изоляторе допрашивал по поручению следователя четверыхарестованных. Дело находилось в производстве у Константина МихайловичаОльшанского, который подробно проинструктировал Володю. Им нравилось работатьвместе, Ларцев был, пожалуй, единственным из сотрудников Гордеева, к комуОльшанский относился не просто с симпатией, а с огромным профессиональнымдоверием. Въедливый, дотошный, невероятно требовательный, Константин Михайловичпользовался авторитетом человека, знающего свое дело досконально, но работать сним оперативники и особенно эксперты в большинстве своем не любили. Ему всевремя казалось, что они что-то упустят, забудут при осмотре места происшествия,он был совершенно невыносим, гонял всех и распоряжался, как барин в своейвотчине. И хотя все понимали, что он прав, многие обижались на его резкуюбезапелляционность, граничащую порой с откровенным хамством. И только сЛарцевым он разговаривал не просто вежливо, а даже ласково, признав для себя,что допросы получаются у Володи намного лучше и результативнее, чем у негосамого.

Проведя ночь, как и Гордеев, на Петровке и уходя в восемьутра из своего кабинета, Ларцев хотел было доложить полковнику о телефонномразговоре, но, приоткрыв дверь, увидел Колобка спящим, откинувшись в кресле, срасстегнутым воротом рубахи и съехавшим набок галстуком. Будить начальника быложалко, и Володя решил, что позвонит ему попозже, уже из Бутырки.

Во время коротких пауз между допросами дозвониться доГордеева ему не удалось: дважды было подолгу занято, один раз никто не снялтрубку. Собственно, острой нужды в этих звонках не было, он знал, что заобъектом следят и ничего принципиально нового он Колобку не сообщит. Кроме,пожалуй, одного. Но это может подождать, это не к спеху. Главное, сам он сделалвсе, что считал в данной ситуации правильным и необходимым. Уже выходя изследственного изолятора, он сделал еще одну попытку дозвониться до Гордеева, ноопять безуспешно. Ларцев позвонил домой. Трубку сняла десятилетняя Надюшка.

– Папочка! – Она захлебнулась плачем. –Приезжай быстрей. Маму увезли.

– Как увезли? – оторопел он. – Рано еще.

Жена Ларцева была на девятом месяце беременности.

– Увезли! – рыдала дочка. – Ей плохо стало.

Ларцев кинулся домой, не разбирая дороги. Несколько раз ончуть не попал под машину, выбегая на проезжую часть в надежде поймать такси.Они с Наташей очень хотели второго ребенка. После Надюшки у жены была ужетретья беременность. В первый раз она подхватила корь, которой не переболела вдетстве, и случился выкидыш. Во второй раз ребенок родился мертвым. Жалея жену,Ларцев уговаривал ее, а заодно и себя отказаться от этой затеи, но Наташа быланепреклонна. «Я пройду этот путь до конца», – говорила она. И в этот разшло не очень гладко, но все же надежда была, ведь уже девятый месяц. И вдругтакое… Надюшку жалко, одна в квартире, плачет, боится.

Ворвавшись домой, Володя схватил в охапку опухшую от слездевочку и помчался в больницу.

– Не буду напрасно вас обнадеживать, – сказал емуврач. – Положение очень серьезное. Не исключено, что придется решать – илимать, или ребенок.

Крепко прижав к себе дрожащую девочку, Володя Ларцев застылна скамейке в коридоре, раздавленный случившимся. О звонке Гордееву он забыл.

* * *

Около десяти часов потерянный на целый день объект появилсяна проспекте Мира.