Шляпа оказалась дико тяжелой. У Миры отчаянно заболелаголова. Тогда, пользуясь тем, что ее супруг, богатый Буратино, снял отдельнуюложу, Мира на некоторое время сняла головной убор и поставила его рядом состулом.

Потом настал момент, когда нужно было спуститься в фойе ифланировать под ручку с мужем среди толпы.

Мира взяла шляпу, нахлобучила ее на голову и, не посмотрев взеркало, отправилась вниз по лестнице. Шляпка отчего-то показалась ей болеелегкой, но Миру сей факт не насторожил, а лишь обрадовал.

Стоило ей оказаться среди прогуливающихся, как мигом на нееналетели папарацци. Мира радовалась такому вниманию прессы и, делая вид, что незамечает нацеленных на нее, беспрестанно щелкающих фотоаппаратов, приняласьболтать со знакомыми, а их у Миры, женщины гиперобщительной, свободно говорящейна трех языках, просто тучи. Покалякав со всеми и перецеловавшись, она, счувством выполненного долга и приятной усталости, поднялась назад в ложу,предвкушая чаепитие с пирожными. Первое, на что упал ее взор, была..,коническая конструкция, мирно стоявшая у стула.

Пару секунд Мирка хлопала глазами, пытаясь сообразить: еслиэто шляпка, то что у нее на голове? В конце концов она догадалась глянуть взеркало и чуть не умерла. На красиво уложенных волосах сидела.., мусорнаякорзинка. Впопыхах, собираясь на променад, Мира протянула руку не в ту сторону,нащупала нечто длинное и шлепнула на макушку то, что нащупала.

– Ты прикинь, – рассказывала она мне, приехав в очереднойраз в Москву, – вот он, английский менталитет. Ни одна сволочь не спросила:

«Мэм, зачем вы нахлобучили на башку мусорное ведро?»

– Может, они приняли его за оригинальную шляпку, – решила яуспокоить подругу.

– Нет, – засмеялась Мира, – там такие урны на каждом углустоят. Просто англичанин никогда не станет проявлять никакого любопытства, вдуше осудит, а внешне никак этого не выкажет!

Представь, что у нас бы случилось, появись я в таком виде наулице. Все прохожие пальцем у виска крутить бы начали. Впрочем, во всем плохоместь свое хорошее, газеты напечатали мой снимок, снабдив его подписью: «Виконтессапротестует против ханжеских привычек скачек».

Цирк, да и только.

Доехав до дома, я благополучно миновала пустой подъезд,оказалась на лестничной площадке перед квартирой и вздрогнула. Прямо на полу,на расстеленных газетах сидели люди – четыре старухи и молодой мужчина вкруглых светло-коричневых очках.

Увидав меня, бабки начали креститься, а парень сначалауронил нижнюю челюсть, потом поднял ее и взвыл:

– А! Так и знал! Говорил же вам, тут без инопланетногоразума не обошлось! Вот он, посланец Сириуса, обитатель иной галактики,носитель вселенского разума.

Не успела я раскрыть рта, как он, рухнув на колени, принялсябиться головой о пол. Очки отлетели в сторону.

– Спаси меня, пришелец, – выл юноша, – дай талант! Вразуми!

Бабуськи переглянулись и тоненько запели:

– Ангел многокрылый, доставь нас в Вифлеем…

Я испугалась окончательно и стала судорожно рыться всумочке, отыскивая ключи. Интересно, как этой группе граждан удалось сбежать изпсихиатрической клиники? И почему они решили устроиться у нас под дверью?

Нащупав брелок, я осторожно переступила через колотящегосяна полу парня и шмыгнула в квартиру. Лишь тщательно заперев изнутри все замки,навесив цепочку и задвинув огромную щеколду, я успокоилась и потопала в ванную.

Спустя десять минут мне стало понятно: водой ни парик, ниперья с моей головы не смоешь.

Я кое-как вытерла черные кудряшки с плюмажем ипризадумалась. Делать-то чего? Даже спать не лечь, страусиные «хвосты» торчатво все стороны.

Тяжело вздыхая, я дошла до комнаты Кристины, упала в кресло,вытянула ноги, сообразила, что забыла снять неудобные босоножки, и позвала:

– Кристя!

Девочка зашевелилась, повернулась на правый бок ипростонала:

– Что? Кто там? Уже в школу пора?

– Нет, нет, – успокоила я ее, – еще только начало пятого,очень рано, и вообще, на дворе праздники!

Кристина села и, не раскрывая глаз, пробубнила:

– Тогда за каким фигом меня будят?

– Помоги мне, пожалуйста, – взмолилась я.

Девочка зевнула, подняла веки и уставилась на меня. Еезрачки медленно расширились и заполнили всю радужную оболочку.

– Bay! – взвизгнула она. – Ты кто?

– Виола!

– Ох и ни фига себе! – Кристина вскочила на ноги. – А что утебя на башке? Вилка, зачем покрасилась! А еще и завилась! И перья! Усратьсяможно!

– Такие выражения не красят девушку. – Я не упустила случая,чтобы подшлифовать воспитание Кристи, но современным подросткам палец в рот неклади, у них на любое замечание мигом найдется острый, как бритва, ответ.

– Может, оно и так, – ехидно протянула Кристя, – только мнекажется, что тетенька, заявляющаяся домой в полпятого утра с перьями в башке,не имеет морального права делать замечания девочке-отличнице, мирно спящей вкроватке!

– Это кто тут отличница? – возмутилась я. – Минуточку, давайвнесем ясность! На одни пятерки в школе училась я, хоть у меня и не было дляэтого никаких условий. А ты, дорогуша, имеешь в четверти четыре тройки!

– Но ведь не двойки же, – недовольно сказала Кристина, – аесли «лебедей» нет, человек считается отличником. И потом, я себя замечательноведу: не пью, не курю, наркотики не употребляю, ты бы на других посмотрела!

Холодные капли воды с плохо вытертых перьев стекали мне зашиворот. Напомнить Кристе, что она целовалась без разрешения с несчастнымЖеней, который напоролся языком на крючок?

Нет, это, во-первых, некрасиво, а во-вторых, глупо. Ну ктоиз подростков станет спрашивать у старших разрешения на поцелуй.

Я-то сама… Впрочем, не будем касаться этой деликатной темы,она нас сейчас далеко уведет!

– Это парик, я не могу его снять! Придумай что-нибудь!

Кристина осмотрела мою голову.

– Он, похоже, приклеился!

– Каким же образом?

– Откуда мне знать! Ну-ка, погоди!