Совершенный имел в виду — запятнать невинные руки кровью и насилием, но вдруг застыл, скованный непреодолимым соблазном. Знакомый сладкий запах сахарного крыжовника… знакомый запах тела Яниэра, навсегда связанный с похотью, с плотским желанием и наслаждением. Фантомы былого порой караулят нас, поджидают в самых неожиданных мелочах. Для Элирия всплывший из недр памяти призрачный фантом имел почти животную привлекательность — привидевшимся красивым человеком безотчетно захотелось обладать. Неясно только, к кому именно возникло это приторное, насквозь порочное чувство: к самому Яниэру или к его сестре Янаре. В прошлом у них было одно лицо на двоих, прекрасное лицо.

Одуряющий крыжовниковый запах темной тропинкой повел куда-то в прошлое. Сладкий запах будил старые воспоминания, рождал чувство странного, противоестественного, запретного родства с этим человеком. Кажется, прежде они бывали чертовски близки… но сейчас сложно сказать наверняка. Рефлекторным движением Элирий вновь тронул ароматную ягодную сладость — на пальцах застыли сахарные потеки, а в льдистых глазах северянина — смущение и испуг. Усмехнувшись, Совершенный достал кляп изо рта ученика и властно коснулся приоткрывшихся губ.

Нахлынувшее позабытое желание стало острым — и резало юношу изнутри.

На виске Белого жреца нервно трепетала жилка — тонкая голубая жилка мелко билась под прозрачной северной кожей. Красный Феникс замер, мучительно желая поцеловать ученика или хотя бы погладить самый краешек, уголок глаз, но казалось — даже легкое касание может разрушить его. Вся нежность мира была в этом лице, совершенно неотличимом от лица его сестры.

С ним связано большое прошлое: прежний Ром-Белиат в зените своей славы; Красная цитадель, утопающая в цветении красной вишни; прогулки по побережью и разговоры; запах океана. Яниэр навсегда останется частью всего этого, останется частью его памяти и его сердца. Частью его самого. Элирий замешкался, чувствуя, как перед глазами мелькают размытые образы прошлого, от которых кровь отливает от лица, а на устах начинает блуждать неясная улыбка. Чувствуя, что готов дать волю не только ярости, но и неожиданной, почти звериной страсти.

Такие проявления природы не так-то легко контролировать, в особенности, когда речь шла о многолетней привычке, а новое тело было слишком юным. Там, в прошлом, умопомрачительно пахло медом и пряным вином. Это медовое вино воспоминаний неожиданно оказалось слишком крепким и опьянило его.

Какая-то дикая нерастраченная нежность шумела в груди прибоем, покрывающим острые рифы, прорастала полевыми цветами на рассыпающихся костях прошлого.

Нет, не должно поддаваться этой нежной ностальгии… Первый ученик не достоин его поцелуя. Вместо этой милости предатель будет дрожать от жарких поцелуев плети.

Искра злого возбуждения вспыхнула и качнулась в глазах Первородного. Он потянулся к рукояти Хвоста Феникса, с которым не расставался с тех пор, как волчонок преподнес ему футляр. Истосковавшись по силе его крови, магическая плеть немедленно отозвалась на зов, распустившись в руках алыми лезвиями пламени. Духовный огонь красного цвета заполнил легендарное оружие прошлого и оживил его: сейчас по шевелящимся лентам игриво пробегали огненные всполохи, а скоро — будет течь такая же алая кровь.

Выцветшим взглядом Яниэр посмотрел на плеть. Под ментальным контролем взгляд северянина потускнел и отяжелел, глаза сделались бледными, как талый снег. К своему удивлению, Элирий не сумел истолковать взгляд ученика. Воистину, не каждый взгляд можно прочитать, или же он слишком ослабел за прошедшие четыре сотни лет. Что это, страх?.. какое-то другое чувство?

— Конечно, необязательно для этого нужен ты. Но другому Элиар не поверит, твои же слова не оставят и тени сомнений. Я оставлю тебя в живых только затем, чтобы ты рассказал, что я сделал с тобой.

Словно открылся сосуд, в котором копились тайные желания, и только желания, а не разум, управляли ими обоими в эти минуты.

Глава 23

Феникс убивает красотой. Часть 1

Эпоха Красного Солнца. Год 281. Сезон малых холодов

Воздух по-прежнему холоден

Ром-Белиат. Красная цитадель

*черной тушью*

Когда на следующий вечер он был наконец приглашен на аудиенцию в господскую башню, ширмы из затканного пионами пурпурного шелка были установлены перед Учителем.

Эти изящные стрельчатые ширмы для разговора с августейшей персоной нередко использовались для аудиенций: на Великого Иерофанта, словно на солнце, запрещалось смотреть прямо. Полупрозрачная газовая ткань служила тончайшей преградой для недозволенных взглядов, сохраняя комфорт для обеих сторон переговоров. Впрочем, Учитель не имел обыкновения отгораживаться от своих учеников, а потому Элиар невольно напрягся, раздумывая, не пророчит ли ему подобное отстранение немилость наставника, которой он с некоторых пор страшился едва ли не больше самой смерти.

В круглой комнате-шкатулке было восемь высоких узких окон. В эту самую минуту свет звезд и месяца не проникал в них, встречая непреодолимую преграду в виде тяжелых портьер, на каждой из которых была изображена целая тканая картина, — масштабная сцена из истории Первой и Второй эпох Лианора. Бесконечные битвы Первородных и защитников Материка — кармином и киноварью на сияющем золотом фоне.

Разглядывая искусно вышитые красной нитью пионы, кочевник мысленно вздохнул. Разве мог предположить гордый сын вождя Степных Волков, что с ним будут обращаться подобным образом? Что он добровольно позволит унижать себя, не оказывая никакого сопротивления? Что для него вообще перестанет существовать понятие унижения — останется только понятие кары, которую он, несомненно, заслуживал, если так говорил Учитель?

Прошло семь лет насыщенной событиями жизни в храме Закатного Солнца — и всё это стало его повседневной реальностью.

Оказалось, ко всему на свете можно привыкнуть, и довольно быстро. Привыкнуть даже к рабскому клейму на горле, к формальному отсутствию свободы. Конечно, теперь мало кто в Ром-Белиате способен похвастаться могуществом и положением в обществе, превосходящим его собственное. Пожалуй, таких высокопоставленных людей можно перечесть по пальцам одной руки. Но всё же для этого надменного, жестокого, пресыщенного поклонением человека он навсегда останется маленьким ручным зверенышем, экзотическим мальчиком с юга, которого Великий Иерофант подобрал в степной пыли и позволил спать на золоте — до тех пор, конечно, пока мессиру это угодно. А потому следовало смиренно склонять пред Красным Фениксом голову, жить в его неволе и почти не вспоминать прошлое, чтобы то не растревожило ненароком сердце. Послушно принимать награды и наказания, и всё прочее, что Учитель пожелает ему дать.

Сквозь переливы блестящего шелка Элиар наблюдал за действиями Великого Иерофанта. Было в них нечто завораживающее, почти магнетическое… то же самое, верно, что принуждает кролика неотрывно следить за удавом. Воздушная ткань не заслоняла наставника полностью, лишь приглушала цвета и чуть размывала силуэт, заставляя всматриваться в лёгкие абрисы знакомого профиля еще тщательнее, с еще большим вниманием.

В каждом жесте Первородного дышала скрытая сила, природа которой была