– Не плачь, точка, не нато, всё ше опошлось, – Юозас гладил пыльной мозолистой ладонью волосы дочери, глядя куда-то вдаль, поверх её головы, туда, где плыли низкие матовые облака. В другой руке он держал оранжевую каску.

Подняв глаза, Вероника впервые подумала о том, как она раньше не замечала, что её отец же почти совсем седой – в свои неполные сорок лет.

А он смотрел на горизонт и думал о своём.

Смерть продолжала свой странный диалог с Юозасом, идя за ним по пятам, в который раз приближаясь на волосок и отпуская его, словно берегла для чего-то важного…

А жизнь проходила, как песок сквозь пальцы, и минуло уже больше десяти лет с тех пор, как осенью девяносто третьего года он предпринял первую – и не последнюю ли? – в жизни попытку вырваться из круга и искупить давившую на него вину.

А жизнь шла дальше, заполненная тяжким трудом и сведением концов с концами, и череда дней, похожих друг на друга, складывалась в годы и десятилетия.

Год 2007. Август

Алексей Усольцев курил в постели, лениво скользя взглядом по стеклу балконной двери, за которой раскинулся живописный парк Коломенское. Просыпался утренний город.

Рядом с Усольцевым лежала красивая темноволосая женщина.

Она лениво потянулась и коснулась холёными пальцами его шеи.

– Значит, это правда, то, что ты мне говорил вчера?

– Допустим, – Усольцев стряхнул пепел с сигареты.

– А теперь я тебе скажу то, что тебя заинтересует, – девушка приподнялась на локте. – ФСБ тебя кинет. На этих выборах в Госдуму тебя даже не включат в список.

– С чего ты взяла? – Алексей резко развернулся к ней. – До утверждения списков в партии ещё две недели.

Она прикрыла глаза и блаженно улыбнулась.

– Там, где надо, Лёша, списки уже утверждены. Официально их, конечно, представят на сентябрьском съезде, и даже будет голосование, но ты и сам знаешь, как это происходит.

– У меня другая информация, – холодно возразил Усольцев.

– Я же не прошу тебя верить мне на слово, – хмыкнула девушка. – Если не хочешь, я могу тебе вообще ничего не рассказывать.

– Почему же, говори.

– Лёшенька, о том, что ты мечтаешь попасть в Госдуму, в тусовке не говорит только ленивый.

– Ну ты попала пальцем в небо, Леся, – ответил он слегка раздражённо, – об этом мечтает каждый второй, если не каждый первый.

– Я знаю. И знаю, что ты, в отличие от других, не первый год в этом направлении работаешь. Только тебя кормят завтраками, а депутатом ты не станешь ни в этот раз, ни в следующий. Твоих вполне устраивает твоя нынешняя роль. Ты можешь мне не верить, Лёшенька, но до публикации списков остаётся не так много времени… – и Леся отвернулась к стене.

– Хорошо, к чему ты мне это говоришь? – спросил Усольцев после короткой паузы.

– Вот это другое дело, – улыбнулась девушка. – К тому, что те, с кем ты работаешь сейчас, не заинтересованы, чтобы ты стал депутатом.

– И ты намекаешь, что есть те, кто в этом заинтересован, если я тебя правильно понял?

– Какой ты умный, – хмыкнула Леся, – именно на это.

– Не глупее тебя, – огрызнулся Усольцев, – ты думаешь, из этой системы можно так просто взять и уйти?

– Ты меня неправильно понял, – девушка провела пальцами по ёжику появившихся на гладкой лысине волосков. – я не предлагаю тебе уходить из системы. Я этого, между прочим, не говорила.

– Тогда что ты имеешь в виду?

– Не притворяйся, дорогой, ты всё понял.

– То есть ты хочешь предложить, чтобы я вошёл во вторую систему, не уходя из первой?

– Какой ты догадливый, милый.

– Я подумаю.

– Думай. Времени ещё вагон и маленькая тележка. До следующих выборов в смысле.

Леся юркнула под одеяло и отвернулась лицом к стене.

Марк Калныньш вернулся из очередной долгой командировки.

Он довольно давно не был дома, и, передохнув пару дней, отправился навестить старого приятеля Хантера.

Джеймс и его супруга приняли Калныньша приветливо. Но тут его ждало неожиданное открытие.

Марк сидел с Хантерами наверху, не решаясь спросить о сыне. По его мысли, за год, что они не виделись, тот должен был бы уже стать конченым наркоманом или, как минимум, совершенно деградировавшей личностью.

Однако в дверь кухни постучали.

– Разрешите? – спросил голос Дэна, что уже было на него непохоже – год назад он вошёл бы, не спрашивая ничьего разрешения.

– Заходи, – ответил отец.

Гость чуть не поперхнулся от удивления.

Перед изумлённым Калныньшем предстал высокий стройный юноша, смуглый и черноволосый, в спортивной одежде, с выделяющимися под тканью буграми мышц.

В юном спортсмене Марк не мог узнать вчерашнего панка-неформала. Только если очень хорошо приглядеться, пожалуй, можно было рассмотреть на носу и бровях следы пирсинга.

– Рад тебя видеть, – сдержанно поприветствовал он молодого Хантера.

– Проходи, садись, – кивнул Хантер-старший.

…Дэн подошёл к Марку в конце вечера.

– Мистер Калныньш, мне очень нужно с Вами поговорить.

– Говори.

– Нет, я хотел бы с Вами поговорить наедине, – он скосил взгляд на анемичную миссис Хантер, собиравшую посуду со стола.

Они вышли на лестницу.

– Мистер Калныньш, – твёрдо сказал Дэн, – я прошу Вас мне помочь. Но только так, чтобы об этом не знала моя мать. Я хочу стать офицером спецназа.

– Не ожидал от тебя такого желания, – сдержанно ответил Марк.

– Я понимаю, – юноша на пару секунд опустил глаза, – Вы видели меня в прошлом году, но с тех пор всё изменилось.