Я хочу быть офицером спецназа и служить в России, – его лицо вновь приняло целеустремлённое выражение, секундное смущение бесследно прошло, как не бывало.

– Но мы не воюем с Россией, – возразил Калныньш, пряча невольную улыбку.

– Сейчас не воюем, – ответил Дэн. – Но это же не значит, что никогда не будем воевать, верно?

– Допустим.

– Да и к тому же Вы же ездили в командировки в Россию, хоть и не воюем формально. И мой отец ездил, хотя и гражданский. Вы ж не думайте, я не маленький, я всё понимаю…

Калныньш помолчал.

– Хорошо, – сказал он наконец, неторопливо кивая. – Я тебе посодействую. Но помни – со всем, чем ты увлекался, я имею в виду травку и всё такое, должно быть однозначно покончено.

– Конечно, мистер Калныньш, уже покончено и бесповоротно! – воскликнул юный Хантер. – Спасибо Вам огромное!

«Не иначе, здесь без девки не обошлось, – ухмыляясь про себя, предположил Марк. – На такого красавца брюнета бабы должны толпами вешаться…»

Знал бы прожжённый циник Калныньш, насколько он в этот момент был далёк от истины…

Но впрочем, всему своё время.

Глава четвёртая

О том, что объединённая оппозиция во главе с лидерами демократов и известным левым политиком Алексеем Усольцевым подала заявку на проведение в центре Москвы «Марша несогласных», торжественно сообщили все федеральные телеканалы.

О том, что в проведении акции мэрия отказала, сообщили тоже, но скороговоркой, в конце новостных выпусков.

Усольцев в своём рубящем стиле призывал с телеэкранов выйти на площадь и защитить демократические ценности, и никто не ограничивал его ни в эфирном времени, ни в возможности излагать свои мысли, что уже должно было бы насторожить любого думающего человека старше лет двадцати-двадцати пяти.

Но Наде Лосевой было пятнадцать, опыта девяностых у неё не было, а люди постарше – да что они могли понимать в современной жизни, тем более, что в их время не было таких ярких молодёжных лидеров, как Усольцев, и свой бой они проиграли, так какое они имеют право диктовать молодёжи, как жить и за что бороться – Юлька с Андреем, а уж тем более старуха Матрёна, из которой песок сыпется… Не оборачиваясь, Надя бросила презрительный взгляд на дверь бабкиной комнаты, как будто бабка могла это заметить из-за закрытой двери или даже прочитать её мысли.

Единственным, к чьему мнению Надя могла бы прислушаться, был Артём Зайцев. Артёму было двадцать четыре, на замшелого старика он не тянул, и в то же время был в Надиных глазах большим, сильным и опытным, почти что старшим братом.

Однако к пяти вечера, когда девочка приняла решение и вышла из квартиры, с работы Артём ещё не пришёл, они разминулись где-то по дороге от дома к метро.

Подходя к подъезду, Артём издалека приметил Надину мать. Она стояла в своей светлой ветровке, поставив тяжёлые сумки с продуктами на деревянную скамейку, и о чём-то беседовала с соседкой с верхнего этажа.

…После гибели Сергея Лосева Анна так больше и не вышла замуж. Конечно, это нельзя было объяснить какими-то глубокими внутренними переживаниями – она была не из тех натур, которым это свойственно. Нельзя сказать, что она не стремилась устроить личную жизнь – но личная жизнь не складывалась. Погружённая в заботы о двоих детях и к тому же вынужденная содержать семью – хотя старики, Фёдор и Матрёна, продолжали работать, основное бремя лежало на ней – Анна не успевала появляться там, где можно было познакомиться с молодыми людьми, да и вообще нигде, кроме работы и детских учреждений, бывать не успевала. Принц же на белом мерседесе – симпатичный, материально обеспеченный, любящий детей, в том числе чужих, и не интересующийся политикой (последнее было её обязательным условием) что-то не торопился к Анне. Образование она тоже не завершила, после первого курса уйдя в академический отпуск с рождением Нади и больше так и не вернувшись в институт.

Анна и сама себе не признавалась, что рядом с ней находился человек, к которому она испытывала странную зависть. Это была Юлия Анисимова, когда-то закадычная школьная подруга, да и теперь, в общем-то приятельница, с её мужем и двумя малышами, с её простым и спокойным счастьем. И хотя отношения между женщинами оставались ровными и почти дружескими, Анну смертельно раздражало то, что в жизни повезло именно Юльке, не приложившей, на её взгляд, к этому никаких усилий, она никогда не следила за модой и даже не красилась, а свободное время тратила на унылые собрания и скучные советские книжки. Это казалось несправедливым, хотя, конечно, Анна могла иногда даже порадоваться за соседей – делить им было нечего, уж кто-кто, а Андрей Анисимов никогда не представлял объект её интереса…

Стояло тёплое бабье лето. День только начинал клониться к вечеру, до сумерек было ещё довольно далеко. Природа наслаждалась последними ясными деньками. Солнечный луч играл в луже на мостовой, а от остановки отъезжал автобус, и его тяжёлые колёса разбрызгивали лужу сотнями солнечных капель.

Женщина у подъезда выглядела старше своих тридцати трёх, хотя внешность её ещё хранила следы былой красоты.

– Привет, Ань, – кивнул ей Артём и собирался пройти в дом, но она неожиданно отвлеклась от беседы с соседкой и, уперев руки в бока, преградила ему дорогу.

– Явился, значит, не запылился! – зло проговорила Анна.

– Ты чего? – удивился Артём.

– Домой, значит, пришёл, красавчик! – ответила она ещё злее. – Отдыхать у телевизора! Ребёнка, понимаешь, отправил на митинги и драки, а сам прохлаждаешься! Как же вы меня все заколебали со своей политикой!.. И ты, и сестра твоя, и бабка, и все…

– Ты о чём? – он действительно не понимал. – Какого ребёнка? У нас нет сегодня никаких митингов.

– Ты, Зайцев, дурачка-то из себя не строй, слышишь? Какого ребёнка, говоришь? Надьку мою кто отправил сегодня на марш этих, как его, несогласных?

– Аня, я коммунист. Я на все эти марши не ходил