совместное распитие с операми подходит в к своему традиционному завершению, и дабы избежать неприятных для себя моментов, он оставлял кровожадно поглядывающих на него розыскников, и перемещался в соседний кубрик.

– Вот вы, участковые, настоящие мужики! Не то, что опера. Я всегда вас уважал, сам на земле сколько лет проработал! Ведь только вы и можете преступления раскрывать, а опера – что с них толку! – слышался из-за перегородки его хриплый голос.

Но идиллия продолжалась недолго. Буквально через час Петрович с освежённым фингалом брёл от разочаровавших его участковых к представителям других служб.

– Только на патрульно – постовой службе порядок в стране держится! – громко возглашал он через десять минут – Уголовный розыск и участковые – говнюки! От них толку никакого…

Через каких-то полчаса обстановка накалялась и у пэпээсников. Бить полковника сержанты не торопились, но на словах нужное направление движения объясняли убедительно. Путешествие по кубрикам продолжалось. Где-то Петрович задерживался, где-то нет, но итог его пребывания за столом, как правило, был одинаков. Несмотря на это, походы представителя главка повторялись периодически. Уже не привнося никакого разнообразия в серые будни милиционеров, он стал некоей привычной необходимостью, эдаким призраком замка Моресвиль.

Были и другие, резко выделяющиеся в общей массе пьющих индивидуумы. Таких по возможности сторонились, хотя здесь, как на подводной лодке, деваться было некуда. Хуже всего было спавшим по соседству. Кто знает, что учудит через минуту этот непредсказуемый, дожравшийся до полной невменяемости парень! Невольно задержишь взгляд на брошенном в его изголовье автомате или выменянных у солдат, пока ещё с чекой брошенных на полку гранатах. Словом, опасностей в командировке милиционерам хватало – подстерегали они на каждом шагу.

Руководство отдела к показательным трезвенникам себя не причисляло. Занимаясь у себя на втором этаже тем же, что и их подчинённые на первом, оно, тем не менее, к подвыпившим милицейским низам относилось предубеждённо и можно сказать, порядком побаивалось. Каждый из четырёх заместителей начальника, прежде чем спуститься на вечернюю проверку личного состава, считал жизненной необходимостью зайти к базирующимся в соседнем крыле омоновцам и попросить:

– Ребят, я сейчас проверку личного состава иду проводить, так вы в готовности будьте. Если какой шум – вы вниз бежите, а то эта толпа пьяная и насмерть забить может!

Омоновцы, пряча улыбки, согласно кивали в ответ. Только заручившись их поддержкой, очередной руководитель осмеливался выйти к собравшемуся в актовом зале личному составу. Начальственные страхи в большинстве своём были беспочвенными. Проверять на прочность их бренные тела никто не собирался, да и пьяных людей в строю, как правило, было немного. Те, кто дошёл уже к двадцати двум часам до невменяемого состояния, в это время преспокойно отлёживались в своих кубриках. Когда зачитывающий список руководитель называл его фамилию, то непосредственный начальник отделения отвечал, что данный товарищ болен и проверка продолжалась дальше. Все, в том числе и стоявший перед строем ответственный, понимали истинную причину отсутствия, но перепроверять сказанное ни у кого желания не возникало. Да и зачем ввязываться в неприятную историю, когда видимое спокойствие соблюдается, а о каких то «самоходах» речи и быть не может: в такое время дураков пошастать по селу до сих пор не находилось.

Глава 3

К исходу второго месяца начальник отдела нашёл ещё один способ занять личный состав. Собрав своих заместителей и начальников отделений, он эффектно стукнул пухлым кулаком по столу.

– С завтрашнего дня начинаем патрулирование районного центра. Чтобы местное население видело, что в селе есть российская власть!

Действительно, к пятнадцати часам следующих суток за ворота временного отдела подтянулись группы по двенадцать человек. Маршруты им определили в прилегающих к отделу кварталах и строго настрого проинструктировали: ни в какие конфликты не ввязываться, во дворы домовладений ни под какими предлогами не заходить и вообще – в случае малейшего изменения обстановки, немедленно сообщить на базу по радиосвязи и со всех ног бежать под защиту отделовских проволочных заграждений. Службу предполагалось нести всего несколько часов – до наступления сумерек. По истечении означенного времени все возвращались обратно и забрасывали дежурную часть рапортами о результатах своего дневного брожения. Естественно, ничего познавательного из этих бумаг почерпнуть было невозможно и помощник оперативного дежурного, собрав исписанную макулатуру воедино, даже не читая, складывал её в отдельную, пухнувшую с каждым днём папку. В начале до смерти заинструктированные милиционеры шарахались от каждого шороха, но со временем пообвыклись, сошлись поближе с ларёчницами из стоявших в стороне ларьков, и даже свели знакомство с некоторыми чеченцами.

Но, несмотря на принятые меры по «хождению в народ», в целом обстановка в отделе изменилась мало: ежедневно по прилегающим к отделу улицам планово слонялось от силы четыре десятка человек, что никак не сказывалось на «отсидке» остальных двух сотен. Хуже всего чувствовали себя следователи от юстиции и дознаватели. Никаких дел они не вели и практически не возбуждали, посему от полного безделья абсолютно не знали, как убить время. Сутками валяясь на кроватях в своих кубриках, они тихо и вполне интеллигентно спивались, при этом вызывая немалое удивление у представителей других служб. «Ну как можно так пить? – крутили у виска пальцем озадаченные милиционеры – Опера пьют – так половина отдела слышит. Пэпсы очередной раз опохмеляются – так вообще без драки не обходятся, а эти малохольные жрут у себя сутками, а тихо, как на кладбище!» Наконец фортуна подбросила случай отвлечься хоть на какое-то дело. Правда, отвлечься пришлось только операм, но зато появилась тема для обсуждения и в других службах, что довольно немаловажно при сложившихся обстоятельствах. В самом деле, при полнейшем отсутствии мало-мальски стоящих событий обсуждать что-то в процессе вечернего употребления стало нечего. А тут появился повод для беседы! Произошло вот что. В одну из осенних ночей, как раз в тот период, когда сезон дождей ещё не окончился и земля представляла сплошное месиво грязи, на расположенный перед Знаменским блок-пост вышли два продрогших военнослужащих – срочник и прапорщик. Оказалось, что место их службы – Грозный. Ещё накануне днём, они, как обычно, выехали на ЗИЛе за водой за пределы своей части, к колонке, располагавшейся в каких-то двух кварталах рядом. Машину вёл срочник, а прапорщик сидел рядом старшим. Был белый день, что называется, самый его разгар. Вопрос о боевом охранении при выполнении столь несложной задачи отпал уже давно. Выезжали так ежедневно, примерно в одно и то же время и за многие месяцы в дороге, занимающей вместе с наполнением цистерны полчаса, ничего не случалось. Мало того, что днём город заполнен военными, так ещё рядом с колонкой, метрах в пятидесяти, блок – пост расположен, прямо в пределах прямой видимости от неё. Разбитый ЗИЛ через считанные минуты добрался до цели и остановился в ожидании своей очереди перед раскрывшим багажник «Москвичом». Его хозяин заканчивал заполнять привезённые с собой четыре канистры и своей очереди оставалось ждать недолго.

– Давай, крышку откидывай пока! – скомандовал прапорщик бойцу, потянувшись за пачкой сигарет. Водитель, так и оставив между сиденьями свой автомат, выпрыгнул наружу. Откуда-то сзади подошла толпа женщин и детей с вёдрами и канистрами в руках. «И куда прут, дуры… Очередь же!» – подумал прапорщик. Закурив, он затянулся и распахнул дверь.

– Эй, уважаемые! Вам после нас воду брать придётся, а то вас много, а нам ожидать времени нет.

На громкую речь высунувшегося из кабины военного никто из женщин даже не отреагировал. Чеченки в окружении своего потомства спокойно продолжали стоять перед кабиной водовозки, нимало не собираясь прекращать поднятый на своём языке гвалт. Зато сразу же почувствовалось внимание совсем рядом. В поясницу неожиданно упёрлось что-то твёрдое. Опустив взгляд, прапорщик обнаружил двух чеченцев. Один из них