к предложенному ему спасительному элексиру. После второй дрожь прошла и понемногу к представителю главка возвратилась важность. Почувствовав себя гораздо лучше, он в промежутках между принятиями «на грудь» принялся поучать молодёжь, на своих примерах объясняя, как нужно нести службу в нынешних условиях. Пребывание его за столом порядком подзатянулось. Сытые поучениями пьяного Петровича, опера начали разбредаться по своим делам: кто пошёл слоняться по кубрикам, навещая товарищей из других служб, кто вышел покурить на улицу. Некоторые просто завалились на свои кровати. Заметив, что наливать ему здесь больше никто не собирается, полковник переместился в соседний кубрик, в котором располагалось отделение участковых инспекторов. За стеной долго слышался его хриплый голос, но вскоре он стих и там. Видимо, не обнаружив достойного приёма, Петрович пошёл бродить в поисках насущного по другим службам.

В двадцать два всех собрали на сцене и произвели проверку личного состава. Зачитав необходимые объявления, замполит распустил личный состав для подготовки ко сну. Закончился очередной рабочий день.

Утром всех начальников отделений созвали на внеочередное совещание. Из Ханкалы прибыло четыре важных милицейских чиновника для проверки и организации работы на местах. Кроме них, у начальника временного отдела уже находились его заместители. Не обнаружив в кабинете представителя главка, начальник отдела срочно послал посыльного за ним. Тот вскоре нашёлся. Войдя в помещение, полковник остановился в поисках свободного стула. По глубоко запавшим глазам, взъерошенным сальным волосам, да и общему виду его, всем присутствующим стало понятно, чем именно и в каком объёме занимался этот проверяющий накануне. Совещание началось. Долго высиживать не пришлось. Заслушав доклады заместителей начальника отдела, высокие гости наставительным тоном произнесли несколько фраз общего характера и распустили собранных руководителей. Запланированное мероприятие было выполнено и настала пора возвращаться обратно с чувством исполненного долга. Но прежде, чем отправится в дорогу, они провели небольшую, но весьма аргументированную беседу с Климовым. Завершив экзекуцию, милицейское начальство уехало в сопровождении колонны омоновцев.

До конца дня провинившийся полковник вниз не спускался. Обнаружился он только следующим вечером. Нельзя сказать, что он был полностью трезв, во всяком случае, не пьянее большинства присутствующих в оперском кубрике. Дойдя до стола, Климов подозвал к себе начальника уголовного розыска и снова потребовал дела для проверки. Бегло просмотрев тома, заведённые по фактам убийств военнослужащих и глав сельских администраций, он остановился на тех, основанием для заведения которых явилось возбуждение уголовных дел по жалобам чеченцев на действия военных.

– Пора начинать преступления раскрывать, мужики! – озабоченным тоном произнёс полковник.

Все выжидающе воззрились на говорившего. Видя вокруг себя всё усиливающееся внимание, тот продолжил речь:

– Ведь ни хрена не делаете по преступлениям! Взять хотя бы эти трупы скелетированные, что обнаружили в хуторе…

Вкратце изложив суть дела, с которым многие опера уже были знакомы, Климов распалился вовсю.

– Почему до сих пор не предприняты меры по установлению солдат, убивших этих двух чеченцев? Ведь дают же местные жители показания, что запомнили они номера машин! И в материалах дела эти номера имеются… Значит так. Три дня сроку даю, чтобы вы эти машины в мотострелковом полку установили, и кто за ними на то время закреплён был – тоже. Провести на месте тщательные оперативно-розыскные мероприятия, подобрать источники информации и весь личный состав роты – в глубокую разработку. Как хотите показания выбивайте, но чтобы солдат этих нашли. И не просто нашли, а и вину их полностью чтобы доказали!

Представитель главка сделал эффектную паузу и грозным взглядом обвёл присутствующих.

– Да ты что, Петрович, своих сажать?! – недоумённо не то спросил, не то укорил его опер лет сорока.

– На крови карьеру сделать хочешь, сука! – выкрикнул прорывающийся через плотно обступивших Климова розыскников подвыпивший обноновец.

Стоявший ближе всех сорокалетний опер, не размахиваясь саданул в ухо ошарашенного таким оборотом событий полковника. Тот кубарем скатился на пол, но на этом излияния закипевших эмоций не закончились.

– Гаси его, – разнеслось со всех сторон, и на не успевшего подняться проверяющего обрушился град тычков и ударов.

– Мужики, да дайте же и мне ему в табло зарядить! – отчаянно взывал обноновец, в образовавшейся сутолоке не оставляющий попыток пробиться к намеченной цели.

– Сволочь, своих солдат посадить захотел, показатели для наград понадобились! – кричал кто-то из толпы.

– Чеченцам слабо доказать, так за русских принялся! – вторил голос с противоположного края.

– Да все вы, москвичи, козлы! – подхватил третий – Не зря вас в девяносто третьем народ колпачил…

На свою беду, во время всё не завершающегося процесса, с бутылкой в руке в кубрик вошёл Коломыйцев Юра. Увидев вошедшего, так и не добравшийся до полковника обноновец закричал:

– А вот ещё москвич! Мочи его, ребята!

Часть розыскников и не успевшие принять участие в разборке обноновцы обступили опешившего от неожиданности прокурорского работника. Поднялись со своих мест даже всегда осторожные обэповцы. «Снова бить будут!» – с тоской подумал Юра и что есть мочи закричал:

– Не трогайте меня, я помощник прокурора!

– Ах ты так! – выдохнул наконец попавший в гущу событий молоденький обноновец и ударом в солнечное сплетение заставил согнуться вдвое долговязую фигуру Коломыйцева. Кулаки рядом стоявших оперов не заставили себя долго ждать. Юра не был москвичом: город его всего-навсего был соседствующим со столицей областным центром, но имевшие с ним дело провинциалы большой разницы в этом не видели. Выплеснув эмоции, опера оставили оба предмета их недавнего внимания. Поднявшись, те поковыляли к себе, вытирая рукавами сочившуюся с разбитых лиц кровь. Больше подобных требований, равно как и каких-либо других, от Петровича никто никогда не слышал.

Глава 2

Потянулись тоскливые в своём однообразии дни. Хозяйственные работы по уборке милиционерами же засоряемой территории, сменялись внутренними нарядами. В часы, свободные от выполнения этих обязанностей, приходилось тесниться за едва освещаемым тусклой лампочкой небольшим столом, плодя горы всяких бумаг. На нём же принималась пища и часть его постоянно оставалась занятой грязной посудой. Над уголовным розыском, как и другими оперативными службами, продолжало давлеть бремя всевозможных показателей. Усиленное бумагомарательство сулило ряду руководителей не только поощрение за более успешные, чем у своих предшественников, показатели, но и предоставляло ещё одну выгоду. Месяцами томящиеся на ограниченном клочке земли несколько сотен мужиков искали хоть какую то возможность занять опостылевшую череду дней. Занимали, конечно же, привычным способом. В силу бытующих здесь мусульманских традиций на участие шлюх рассчитывать не приходилось, и оставалось одно – глушить алкоголь со всей пролетарской ненавистью. Пьянство в таких условиях приобретало повальный характер. Подсовываемые чеченскими ларёчницами суррогаты поглощались в объёмах, в несколько раз превышающими употребление водки этими же людьми у себя в области. Всё это при массовом скоплении изнывающих от безделья вооружённых мужиков было чревато непредсказуемыми последствиями. Необходимость же затрат времени на возню с никому не нужными пачками исписываемой бумаги давала повод хоть на какое то время, по убеждению начальства, отвлечь часть личного состава от чрезмерного пьянства. Но чем меньше оставалось времени, свободного от повседневной, инициированной руководством суеты, тем быстрее поглощалась местная отрава. Выручка в окружавших отдел местных ларьках не снижалась. Как следствие этого, во многих подразделениях не были редкостью случаи происходившего мордобоя. Иногда не обходилось и без стрельбы. Пока в потолок. Обеспокоенное за свою карьеру и здоровье, руководство отдела ужесточило и без того ограниченный выход к ларькам или базирующимся через дорогу военным. Во внутренних и прочих