ее вернуть и дать показания, как ввиду временного помешательства вооруженного пассажира погибли все четверо: арендатор катера, а также застреленные им кэп и две девчонки…

Хозяин встал из-за стола, открыл бар.

— А меня в ту ночь, в условленном месте, на расстоянии двух-трех кабельтовых от точки «купания», ждала лодка с моим человеком. Он должен был подать мне сигналы, где находится, а потом, когда ваша яхта свалит в сторону Невы, подойти и взять на борт.

Расчувствовавшись собственными воспоминаниями, Рыжиков открыл хрустальный графин и плеснул себе в стакан коричневой жидкости: то ли виски, то ли бурбона.

— Но благодаря тебе, Римма, все пошло не так, причем по всем направлениям. Ты, сучка, звезданула меня по голове бутылкой. Понимаю: защищала свою юную шкурку. Но я потерял сознание и упал в воду. Мог бы сразу реально богу душу отдать и пойти на корм рыбам, но водичка отрезвила меня. Я пришел в себя, но понял — плыть никуда не в состоянии. Дико голова кружилась. А потом юнга стал светить вокруг прожектором, кинул в воду спасательный круг. Я все это время прятался в тени борта. Потом матрос наконец отдал якорь, запустил движок, и ваш катер ушел к берегу. Я схватился за круг, стал озираться по сторонам, но вокруг никого не было. Никто мне не подавал никаких сигналов. А ведь я ждал на лодке Ваньку Канева, моего близкого кореша, которому верил практически как самому себе! Но он, сцуко, отсутствовал!

Дальше я планировал так: он передает мне загранпаспорт с моим фото и чужим именем, билет в Испанию и еще кое-какие цацки-погремушки из моей же семейной коллекции, которые я ему заблаговременно оставил. Первым же рейсом улетаю в Барселону, а там предоплачена пластическая операция. И все — я другой человек, притом богаче на шесть лямов зеленью и еще кое на какие средства из других источников!

Но когда не оказалось лодки с помощником, мне требовалось для начала хотя бы до берега добраться! И конечно, тот круг, что юнга бросил, меня спас. Без него я б точно не доплыл. Так что у меня и к Мише твоему теплое чувство сохранилось, а не то, не сомневайся, он гораздо раньше бы умер — до того, как начал активно вокруг меня жалом своим водить. Ладно, выпьем за удачу.

Он достал еще два бокала, наполнил их, дал выпить из своих рук сперва Римке, потом мне. В стаканах оказался бурбон, не из лучших, но для нашего положения (нищие не выбирают!) годящийся.

— Пока я плыл к берегу, у меня раза три сводило ногу. Слава богу, что к плавкам я предусмотрительно приторочил изнутри английскую булавку — колол себя, щипал, делал в воде массаж. Короче, доплыл, выбросился на песок — совершенно обессиленный. Полностью рассвело. Я выкинул к едрене фене круг, добрел до улицы. Поймал машину, удивил своим видом шофера, сказал, что заплачу ему полштуки баксов, и велел отвезти меня на Петроградку, в первый дом Ленсовета, где проживал мой дружок — тот самый, что не стал на своем катере меня подбирать из залива. По пути сторговался еще за пятьсот зеленых за одежу шофера. Короче, явился на пороге Канева, как тень отца Гамлета. Тот побледнел, трусится: «Вадим?! Ты?!» Ну, я его с помощью гарроты и допроса третьей степени устрашения вывел на чистую воду. Оказывается, на него вышли хазары и потребовали «честно-откровенно» поведать о наших с ним планах. Не знаю, сколько они ему посулили — он клялся, что его пытали, убить грозились, — и он все им рассказал, всю нашу затею сдал. И хазары ему внушили: а ты не выходи в залив на своей лодочке, чтобы Вадика-дружка встречать — он (то есть я) сам и потонет. А мы тебе за это бочку варенья и корзину печенья. Он и послушался. Но счастья ему это не принесло. Я его казнил по законам революционного времени: задушил гарротой. Взял у него в квартире те самые свои документы и билет, которыми он должен был меня снабдить после спасения, а еще кое-какие цацки-погремушки, мои же семейные реликвии, и все тот же шофер — которого я очень щедро в итоге вознаградил — отвез меня в Пулково. В итоге в Гишпании, в городе Барселона я получил иное лицо и другое имя.

Вот только о хазарах — вы, наверное, той детали не знали. Мы ведь по части тех шести миллионов «бакинских» с Тимуром в доле были. И это он благодаря мне у своих соплеменников крысятничать стал. А когда единоплеменники в конце концов его за одно место взяли, оправдываться не стал — наоборот, в их организации настоящий переворот устроил. Бывшего главу хазарской ОПГ, деда Исмаила, с должности сместил и казнил лютой смертью. И теперь Тимур — мой лучший корефан. Поэтому если кто-то, как идиот Георгий Степанович, желал меня с ним стравить — сам получает по заслугам.

Но за границей, я вам скажу, мне стало скучно. Даже с шестью миллионами долларов. Или тем более с шестью миллионами. Представляю, как там живется, когда денег нет! Надо мучиться, бороться, подниматься. Как мы тут все в девяностые. Но когда бабла полно — чем там заниматься? Гулять, есть, пить, с бабами бараться? Ни риска, ни драйва — ни хрена.

Короче, решил я вернуться, под новым именем и новой личиной, строить здесь свой бизнес по новой. И мне удалось его воздвигнуть, да лучше прежнего.

Талантливый человек во всем талант, не правда ли?

Бывают, конечно, досадные мелочи и помехи, как с этим Георгием Степановичем. Но их решать легко и просто, по мере поступления.

Или этот юнга Миша. Тогда, на пляже в Лебяжьем, я его сразу срисовал. Увидел, что он на меня стойку сделал и с бабой своей на «Хендае» сраном принялся следить, выяснять, где я обитаю. Я хоть в лицо его и не особо признал, все-таки восемнадцать лет прошло после нашей первой встречи на яхте, но понял, что этот чувачок как-то связан с моим прошлым и поэтому заслуживает смерти. И ему в итоге пришлось умереть.

Тут вдруг выступила долго молчавшая и крепившаяся Римка. Зло сузив глаза, она выпалила:

— Что это вы тут нам, по сути, явку с повинной демонстрируете? Не боитесь? А если на нас записывающие устройства надеты? Вы ведь нас даже не обыскали.

— Да