и чему верить, – покачал головой бальзамировщик. – И ты – сон, насланное кем-то видение. Как я могу отделить свою волю от чужой?

– Верить нужно только себе, своему духу, – усмехнулась Серкат, поднимаясь, увлекая его за собой. – Ты знаешь, что должен сделать. Ты уже это сделал, просто не до конца. Они измучили тебя, но ты не можешь усомниться в своём духе, в истинном намерении своего сердца.

– Как далеко простираются пределы Силы твоего сына?

Жрица рассмеялась, искренне, заразительно, словно он сказал нечто чрезвычайно смешное.

– О, это нам предстоит узнать, не так ли? Но не дальше, чем пределы Силы нашего Владыки, – она сжала его руку сильнее. – Пойдём, я покажу тебе, кому ты помог родиться, когда отправил своего будущего Императора в пески Каэмит.

В наполненные мягким полумраком коридоры она пустилась почти бегом, и Перкау едва поспевал за ней. Светильники здесь не были зажжены, но, казалось, сами камни лучились тёплым сиянием. В воздухе был разлит запах ритуальных благовоний, и откуда-то издалека, из-за толщи стен, звучали отголоски хора, воспевавшего Бога этого храма. Слов Перкау не мог разобрать, но смысл был и так очевиден.

В привычной реальности заключенная в храме мощь большей частью спала, но здесь она жила, дышала. И иная часть его сути отзывалась. Здесь ему как будто были… рады. Он привык думать о доме только применительно к своему храму. Но это место словно тянулось к нему, пробуждало его суть до конца.

Коридоры сменялись внутренними залами. Серкат уверенно вела его по бесконечной круговерти лабиринтов, а потом резко остановилась. Оказавшись вдруг за бальзамировщиком, жрица положила ладони ему на плечи, чуть подтолкнула вперёд. Спиной он чувствовал её живое тепло, и вопреки всему что-то в нём переворачивалось, отзывалось ей, как когда-то.

– Смотри, мой Перкау… – выдохнула Серкат, и мягкий полумрак рассеялся, обнажая тайну.

Они стояли у центральной стены одного из залов храма. Местами разрушенный безжалостным временем и враждебными руками, рельеф всё же сохранился достаточно чётко, чтобы передать образ: два Божества возлагали на голову Владыки Двойной Венец Обеих Земель.

Взгляд Перкау выхватывал отдельные строки священных текстов, архаичные, знакомые и вместе с тем – иные… Беззвучно губы бальзамировщика прочитали символы преданных забвению легенд древности.

– Так вот что это значит… Боги, да ведь если бы рэмейский народ знал это теперь!..

– Не всё Знание может быть передано другим, – тихо проговорила Серкат, а потом мягко развернула жреца к себе, обхватила его лицо ладонями, заглядывая в глаза. – Помоги ему. Помоги наследнику Нейтамер и Сехемаи, и он будет подобен Ирхэру Эмхет, первому Хатеп-Хекаи-Нетчери. Сколько врагов у него… и прежде всего – он сам. Моё искусство живёт в вас. Всё, что я делала, было ради этого мига. Помоги ему увидеть, познать. Ты ведь открыл для него этот путь! Он вернёт всё на свои места… или сгорит в собственном пламени.

Эхо подхватило её голос, отражая в сводах и стенах зала многоликим шёпотом. Перкау почувствовал, как тепло внутри разгорелось жарким огнём, грозя расплавить его изнутри…

… и пришёл в себя, рывком выходя из ритуального транса.

«Помоги… Сгорит!..» – отдавалось в сознании.

Потерянно бальзамировщик посмотрел на подношения в честь Разлива, на растворяющуюся в воздухе струйку дыма догорающих благовоний. Присутствие Серкат казалось таким ясным, словно она и правда только что была здесь, рядом с ним. Удивительно, как она умела вторгаться в жизнь, даже будучи давно мёртвой.

Ещё более удивительно – он был рад этому…

Перкау выдохнул, прижав пальцы к вискам и отстраивая сознание. Кожа отчётливо помнила прикосновение её ладоней. И казалось, Серкат всё ещё была где-то здесь – вот-вот выйдет из теней, усмехнётся его неверию в её присутствие.

«Как я могу отделить свою волю от чужой?..»

Бальзамировщик помнил то пугавшее его чувство, когда он почти уже сорвался в бездну безумия, когда казалось, что пламя в его крови возжигало нечто извне. До сих пор он не мог до конца доверять самому себе – тому себе, кто напал на Итари Таэху, кто убил бы Таа, если б его не оттащили вовремя. Где проходила та граница, совсем не такая отчётливая, как граница между песками Каэмит и плодородными землями храма?

Когда-то Перкау сам покинул Серкат, вернулся к своей наставнице в храм Ануи. Сколько лет он учился примирять в себе всё это. Ему хватило мудрости и знаний, чтобы служить Богам достойно, передавать свои знания Тэре… а потом и Хэферу. Но верно ли это было – теперь он не знал… и это тоже почти пугало.

Но ведь Серкат – если это, конечно, была она – права. Когда Перкау принимал решение, он знал, что делает. И как бы ни изменили его откровения Минкерру и пребывание во власти Великого Управителя, он должен был вернуться к себе, должен был вспомнить, каково это: понимать, что делаешь единственно верный шаг.

В эту ночь, когда менялись сами энергии мира, он просил Богов о том, чтобы Те подарили ему осознание. Стало быть, видение было их ответом?..

Чудовище, дремавшее на пороге отведённой ему комнаты, вяло вильнуло раздвоенным хвостом, чуть приоткрыв горящие угли глаз, – на жреца уставились узкие огненные щели. Это означало только одно: хозяин вернулся.

Перкау не знал, сколько священных зверей Сатеха жило в этом храме. Этот ша, самец, ходил за ним по пятам, изредка отлучаясь по своим делам. Ни разу он не пытался напасть, но когда бальзамировщик, бродя по храму и окрестностям, сворачивал куда-то, с точки зрения зверя, не туда – тот преграждал ему путь и скалился, топорща красноватую гриву. Хорошо хоть ядовитый хвост не вскидывал. Одного удара бы хватило. Заговоры против ша Перкау знал, но не был уверен, что это ему поможет.

Дверь распахнулась, и вошёл жрец Сатеха, к которому бальзамировщик до сих пор не знал, как обращаться. «Вирнан» звучало обидно, «Колдун» – обезличенно. Не то чтобы он собирался строить с этим созданием дружбу, но его судьба в ближайшее время, как ни крути, зависела от воли жреца. И этот жрец спас его.

«Ты поможешь мне спасти и вернуть Хатеп-Хекаи-Нетчери, нашего будущего Владыку…»

Перкау не знал пока, как относиться ко всему этому. Но маг общался с ним дружелюбно, охотно рассказывал о культе и кое-каких имперских новостях. Разговоры бальзамировщик поддерживал скупо, не доверяя собеседнику до конца, не поддаваясь его обаянию. Иногда в нём робко прорывалось любопытство, но он не хотел выстраивать какую-либо связь с магом и не задавал вопросов, только слушал, что рассказывал хозяин храма. Ни на миг он не забывал о роли, которую этот жрец сыграл в жизни