Лёгкий ветерок волновал занавеси, но из комнаты, разумеется, никто не вышел.

А потом светильник в его покоях вдруг погас.

Должно быть, масло кончилось… или порыв ветра погасил язычок пламени? По-прежнему не раздавалось ни звука – только сады дышали ночной тишиной, которая сейчас отчего-то казалась не умиротворяющей, а зловещей. Страх приходил из темноты его собственного дома, расползался тленом, холодил кости.

Сделав над собой усилие, мужчина поставил чашу у кресла и поднялся. Ноги держали плохо. Он напомнил себе о достоинстве, о своём положении. Негоже главе древнего вельможного рода бояться непонятно чего! Каэб решительно раздвинул занавеси и шагнул во мрак.

У его ложа возвышалась тень. И хотя мужчина едва различал очертания незваного гостя, страх усиливался.

– О, Ануи… – выдохнул он.

Словно чьё-то дыхание пронеслось по его покоям, и два светильника у изголовья зажглись сами по себе, очерчивая зловещую фигуру в золотистом доспехе и шлеме в виде собачьей головы. В прорезях жутко, точно алые угли, мерцали глаза, и свет отражался в остром лезвии хопеша, висевшего на бедре. Но даже более зловещим, чем клинок, казался жезл в руке незваного гостя, увенчанный головой песчаного чудовища.

Каэб попятился бы, но какая-то сила удерживала его на месте, не позволяя отступить, не позволяя даже отвести взгляд. Медленно, как во сне, псоглавый воин снял шлем, обнажая лицо, которое глава рода Эрхенны не ожидал увидеть больше никогда. Ужас обуял его, сковал мертвенной хваткой, и Каэб повалился на колени, хотя уже знал, что молить о прощении поздно.

– Пришло время ответить Судии Западного Берега, Каэб, глава рода Эрхенны, – прозвучал голос, который не мог принадлежать смертному.

– Т-ты… – выдохнул вельможа. – Ты ведь… мёртв…

Глаза, тлевшие красным золотом, сузились.

– Потому что ты отдал тот приказ.

Он знал всё. Бессмысленно было скрывать, лгать… объяснять причины… Да и причины эти казались сейчас такими пустыми, не имевшими ровным счётом никакого веса. Боги видели, и мёртвые ведали. Тяжёлое сердце не лгало, и оно напоминало своему обладателю о грузе вины.

Мертвенный холод сменился жаром, поднимавшимся изнутри, но Каэб не решился шевельнуться, даже чтобы отереть внезапно выступивший пот. Беззвучно он зашептал молитву, заговор против злых духов, – точно хватался за спасительный стебель тростника… который надломился прямо в руке.

Его жуткий гость никуда не исчез.

– Ты отдал приказ убить меня в песках? Твой род желал мне смерти и забвения?

Этот голос вторгался в его разум, едва не раскалывая хрупкий сосуд черепа.

– Будь милостив ко мне, Страж Порога… – выдохнул Каэб последние слова молитвы к Ануи и пал ниц. – Я отдал… Но не на забвение, нет! Господин, твоя смерть должна была быть лёгкой! Ради будущего Обеих Земель…

– Виновны.

– Я…

– Ты ответишь пред Богами сегодня.

Каэб приподнялся, с ужасом глядя на восставшего из небытия мертвеца. Хэфер Эмхет, которого он знал, никогда не был таким! Мягкий, дипломатичный… слишком мягкий, чтобы повести народ против Данваэннона. Нет… Перед Каэбом стоял не Хэфер, но жуткое воплощение последней воли умирающего царевича, его боли и ненависти к предателям – создание, посланное Богами, чтобы покарать убийц…

В горло словно насыпали сухого песка. Жар стал так силён, что Каэб уже едва мог дышать.

Гость поднял руку с жезлом, указывая на стол у ложа, где лежали писчие принадлежности. Глаза зверя полыхнули алым, отражая пламя в глазах хозяина.

– Пиши свою волю, последний приказ. Весь род Эрхенны, все, кто может держать оружие, пойдут на новую войну и живым щитом будут прикрывать войско Императора. Вы хотели этой войны. Таков мой приговор.

– Прошу… Не губи весь род, дай им искупить!..

– Пиши!

Он умолял, просил о прощении, но воля, плавившая его нутро, была непреклонна. Пошатываясь, Каэб поднялся, прошёл к столу, дрожащими руками разгладил лист бумажного тростника и развёл краску. Слёзы выжигали его глаза, когда он подписывал приговор своей семье, уже зная, что не уйдёт живым, что мертвец заберёт его с собой… что псы Ануи встретят его не добрыми стражами, проводниками душ, но чудовищами, терзающими самую его суть…

Потому что он сам отдал приказ о предательском нападении и убедил остальных, что так нужно. Потому что он подготовил Метджена, раздул жар его амбиций, закалил его намерение прекрасными обещаниями, убедил, что служение новому будущему Обеих Земель важнее старой дружбы, цена которой – пара медяков. Метджен стал клинком рода Эрхенны.

И жуткий посланник Богов знал всё это – знал так, как не знал живой Хэфер, веривший своим телохранителям.

Когда дело было сделано, вельможа снова преклонил перед гостем колени и передал свиток.

– Кто ещё, по-твоему, должен последовать за тобой?

Каэб поднял взгляд, погружаясь в огненную бездну, чувствуя, будто его плоть начинает тлеть, но по-прежнему не в силах отвести взгляд от жуткого мёртвого лица и пламенеющих глаз. Спасёт ли его это последнее признание там, на Западном Берегу?..

– Кто?! – проревело пламя, многоликим эхом отдаваясь внутри него.

Хрипло он прошептал несколько имён… И лишь одно, самое главное, ему хватило сил сохранить, когда жар охватил его кости, и собственная плоть, оплавляясь, запечатала его рот…

– Павшие искупят преступление и будут прощены. Выжившим будет дарована моя милость.

Той же ночью слуги, встревоженные странными звуками и голосами, поднялись в покои своего господина, но обнаружили лишь его изуродованные останки.

В мёртвой руке, нетронутой пламенем, был зажат свиток бумажного тростника, запечатанный личной печатью Каэба из рода Эрхенны.

* * *

Говорили, что боль очищает, перековывает заново.

Говорили, что время исцеляет раны, смывает страдание подобно паводковым водам…

Многое говорили. Да только она повидала уже достаточно, чтобы не верить в эти сказки, призванные успокаивать дух. Её глаза давно высохли, разучились плакать. Её горло, охрипшее от погребальных песен, давно было стиснуто намертво. Но её сердце ещё билось – вопреки всему, точно Богам было угодно, чтобы она засвидетельствовала историю своего рода до конца: закат, вырождение… погибель. И разум её был всё так же ясен, пусть и хотелось ей порой погрузиться в забытьё если не смерти, то спасительного безумия. Но некому было занять её место – оставшиеся были слишком слабы. Последним свидетельством этой слабости стал и роковой промах так тщательно подготовленного воина её рода. Её собственный внук не сумел исполнить простую и понятную задачу, притом что награда была пределом его мечтаний! И даже сдохнуть достойно не сумел, чтобы смыть позор. Жалкое подобие своих великих предков! Она предпочитала не вспоминать даже его имя, вычеркнула его из сердца.

Да-а-а, ушли сильные, ушли храбрые – она сама хоронила их и оплакивала, пока ещё умела. И