различия между городом и сельской местностью. Как это сохранялись? Оно давно уже стерты в пыль. Две трети просят ввести правила строительства или реконструкции дома. Магазины, работа, спорткомплексы и школа должны находиться в шаговой доступности либо в пределах велосипедной прогулки. Частные сады? Слишком дорого. Если люди действительно так думают, то это революция. Антропологическое чудо. Похоже, что фламандец готов вывернуться наизнанку, что он желает отказаться от всех своих близоруких и эгоистических строительных предпочтений. Но один маленький ответик выдает самую сокровенную мысль фламандца. 55% не желает, чтобы начальство решало, как должен выглядеть его дом. Более строгие правила? Свободное пространство? Не смешите меня. Для фламандца была, остается и будет важна его собственная «времянка».

Церковь

[51]

Я родом из христианской семьи. Это означает римско-католическую конфессию — и этим же дается понять, что в Бельгии монополия принадлежит одной конфессии. То есть принадлежала. С монолита облетают чешуйки, от него отваливаются фрагменты. У старой Матери, Святой Церкви Рима еще есть бельгийские дети, но внуки уже не смотрят в ее сторону.

Я вырос в квартале, где каждый был католиком без оговорок, так же как негры были черными, а китайцы узкоглазыми. Мы не сумели бы рассказать, чем мы отличаемся от протестантов. Никаких протестантов вообще не существовало.

Мне, ребенку, объясняли, что есть люди неверующие, социалисты, либералы, масоны, и что от последних пахнет смолой, потому что они каждый вторник наносят визиты дьяволу. Эта порода людей на всё способна, потому что для них нет ни Бога, ни Его заповедей. Их детей не встретишь в нашей католической школе, они ходят в «атеней», Королевский Атенеум, школу с сомнительными нравами, где учителя не знают грамоты, а ученики как совиные птенцы. Во всяком случае, там ничему не научишься. Где жили все эти люди, я гак и не узнал — где-то далеко, во всяком случае, за пределами общины. Иногда можно было заметить учеников Атенеума на другой стороне переулка.

Когда я был маленьким мальчиком, в 50-е и в начале 60-х годов, я жил в крепости с поднятыми мостами. Все необходимое там было в наличии, и не надо было никуда выходить. Вместе с католическими мальчиками — пардон, просто с мальчиками, потому что они все были католиками, — мы ездили в автобусе или на велосипедах в коллеж. Ежедневно надо было ходить на обедню в епархиальную церковь или в шесть утра с пустым животом и затуманенной сном головой идти прислуживать патерам. Воскресным утром мы во все горло пели, что веруем в unam sanctam catholicam et apostolicam ecclesiam (святую католическую и апостольскую церковь). Слов мы не понимали и выкрикивали как придется: «унАМ санктАМ католикАМ (здесь мы делали глубокий вдох) эддапостоликАМ евглезиэй-АМ». Потом это все нам очень пригодилось при изучении латыни. Мы ходили на выставки в миссию и слушали увлекательные рассказы патеров в белых одеждах о том, как они убивали крокодилов, прежде чем эти чудовища успевали вцепиться в чернокожие ягодицы. Каждую неделю из года в год нужно было в темном вонючем углу, пропахшем потом и сигарами, произносить: «Святой отец, простите меня, потому что я согрешил».

Я не говорю здесь о ностальгии или чувстве мести, не говорю о безмятежной или погубленной юности. Такого рода сюжеты разворачивались под пером многих фламандских писателей. Я говорю о том, все мы совершали это как нечто само собой разумеющееся. Я хочу подчеркнуть, что ребенок воспринимал все это как нечто само собой разумеющееся. Если ребенок заболевал, то было само собой разумеющимся, что его помещали в католическую больницу. Когда ребенку исполнялось шесть лет, то было само собой разумеющимся, что его отводили в католическую школу. Подразумевалось, что подросток принимал участие в католическом молодежном движении. Было само собой разумеющимся, что для того чтобы получить высшее образование, молодежь шла в католический университет. И никому не приходило в голову, что все могло быть иначе. Такого и в мыслях не было.

Все это неузнаваемо изменилось. И вместе с тем едва ли изменилось.

Раньше я верил во все, о чем говорится в Мехеленском катехизисе. Есть ли какой-либо другой Бог? Нет, Бог один. Сколько божественных персон существует? Три божественные персоны: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. Где находится Бог? Бог повсюду. В небе, на земле и во всех местах. Чтобы писать это без запинки, мне и по прошествии лет не нужно подглядывать в первоисточник. Вопросы катехизиса выучивались наизусть, по воскресеньям все ходили в церковь на исповедь. Так было. Так должно было быть всегда.

А сейчас?

Меньше двух из каждых трех бельгийцев еще называют себя христианами, чего нельзя смешивать с католиками или протестантами. Нынче встречаешь католиков, которые называют себя неверующими. Бóльшая часть посетителей церкви верит в жизнь после смерти, но большинство из этой группы не верит в ад. Содержание вероучения стало бессвязным и неясным. На уроках религии в школе не было места сомнению. «Тот свет» — это были небеса, чистилище, ад. Теперь можно верить в загробную жизнь, но не верить в ад, и хотя догматы Рима звучат совсем иначе, можно считаться верным адептом Римско-католической церкви.

Возьмем почти мистические 60-е годы. Тогда больше половины фламандцев — из моей половины, разумеется, — а также треть валлонов и четверть брюссельцев еженедельно ходили в церковь. В сумме это более 40% населения Бельгии. Начиная с 1967 года дело стремительно принимает иной оборот. Во Фландрии число верных прихожан уменьшается на 2,7% в год и продолжает сокращаться, хотя не очень резко. В настоящее время еженедельно ходит в церковь максимум 8% фламандцев. В этом отношении фламандцы, валлоны и брюссельцы становятся все больше похожими друг на друга, вопреки россказням о расслоении этих частей страны.

С тех пор как я повзрослел, рассыпалось в прах одно из самых строгих средств контроля, которым пользовалось католическое сообщество, особенно начиная с XIX века. Бельгийцы начисто забывают Святую Мессу, на которой надлежит присутствовать под страхом впасть в смертный грех. И всё потому, что словами начинают пользоваться как таинством евхаристии.

Секуляризацию можно наблюдать во всей Европе: на западе, в центре, на востоке, в новой и старой Европе. Самое сильное расцерковление происходит в Скандинавии, самое слабое — в Польше и Греции. Когда-то насквозь католическая Бельгия сегодня — одна из самых нецерковных стран Европы. За пределами Европы удивительно похожую параллельную эволюцию пережил еще более ревностный католический Квебек,