Он затопал по коридору к библиотеке и открыл дверь.

Казалось, что, с тех пор как Мастерс покинул комнату, здесь не было произнесено ни слова. Люди в комнате стояли или сидели, словно манекены в музее восковых фигур. Отдельно от всех, в центре дивана, величественный, как китайский болванчик, восседал Г. М. И своего рода символом происходящего служил гротескный многорукий кувшин-головоломка, возвышающийся посредине стола. Мастерсу показалось, что атмосфера в комнате была на удивление дружеской. Не говоря ни слова, он выложил на стол нож, перчатки и автоматический пистолет.

– Очень хорошо, – внезапно произнес Г. М. – Теперь, когда мы заперты здесь на всю ночь, как говорил призрак в каком-то рассказе, может, вы захотите услышать, что произошло на самом деле?

Люди в комнате не сводили глаз с разложенных на столе предметов. Поллард почему-то подумал, что все молчат, потому что никто не осмеливается первым нарушить тишину. Джанет Дервент перевела взгляд на Г. М.

– Это было бы ужасно мило с вашей стороны, – заверила его она. – А то я уже начала в вас разочаровываться. – Легкий румянец слегка оживил ее мраморное лицо, и какое-то коровье выражение вдруг появилось в ее светлых голубых глазах, но это впечатление было обманчивым. – Может быть (никогда нельзя знать наверняка, ведь правда?), одной из причин, почему я пришла сюда, было желание встретиться с вами.

– Благодарю, – откликнулся Г. М. немного рассеянно.

– Ну, разве вы не собирались что-то рассказать или о чем-то спросить?

– Ну хорошо. – Г. М. выудил из внутреннего кармана замусоленный листок почтовой бумаги. – Давайте посмотрим. Двадцать восьмое июня текущего года. Эта дата вам о чем-нибудь говорит?

– Двадцать восьмое июня? Нет.

– Угу. В таком случае давайте двинемся дальше. Что насчет пятнадцатого июля?

– В самом деле, все это довольно странно. Почему вы думаете, что двадцать восьмое июня должно что-то для меня значить?

По губам Г. М. скользнула редкая и оттого пугающая улыбка.

– Нет, – сказал он. – Нет, этот трюк у вас не пройдет, девочка моя. Вам задают вопрос, вы даете односложный ответ и в придачу – тычок под ребра, который так ошеломляет вашего собеседника, что он пускается в бессмысленные многословные рассуждения. Скоро вы начинаете понимать, что у него на уме, и готовы отбить любой вопрос, как футбольный мяч.

В ее глазах заплясали искорки.

– Очень умно, сэр Генри! Мы все знаем, что вас на мякине не проведешь.

– Именно это я и имел в виду, – заметил Г. М. – С вами, дорогая, надо держать ухо востро. Так о чем бишь я? Ах да… Ну, если вам не запомнилось ни двадцать восьмое июня, ни последующие события пятнадцатого июля…

– Вы хотите, чтобы я признала, – промурлыкала миссис Дервент, – что двадцать восьмого июня бедный Вэнс написал завещание, в котором все свое имущество оставил мне. Кстати, мне вовсе не нужны его деньги. И намекаете, что пятнадцатого июля он его аннулировал и составил новое. Однако мне хорошо известно, что ничего подобного не было. Я могу ответить вам так же, как я ответила Хамфри: не дразните меня, пожалуйста. Ведь вы пытаетесь меня напугать, не так ли?

– Хо-хо! – хмыкнул, Г. М. – И кто теперь слишком много предполагает? Нет, ни на что такое я не намекал. Мне это даже в голову не приходило. Вы абсолютно правы: Вэнс Китинг не менял завещания, написанного им двадцать восьмого июня. Все его деньги достаются вам – завещание составлено по всем правилам.

– Тогда я вообще не понимаю, к чему вы клоните.

– Я просто хотел уточнить о пятнадцатом июля, – с напускным терпением ответил Г. М.

– Но что тогда произошло? – не выдержал Мастерс. – Что случилось пятнадцатого июля или, черт возьми, двадцать восьмого июня? Откуда вообще взялись эти даты?

Джанет повернулась к нему с быстротой политика, почуявшего, что ветер переменился и бывший враг может стать союзником. За последние несколько минут в ней произошла какая-то перемена. Она все еще оставалась красавицей в полном цвете лет, но теперь, глядя на нее, думалось не о рубенсовской женщине или мадам де Мопен, а скорее о Боадицее[32]. Когда Г. М. подтвердил законность завещания, у нее камень с души свалился – и скрыть этого ей не удалось.

– Даты? – проурчал Г. М., почесывая подбородок. – Я получил их, следуя своему чутью, сегодня в обед, пока, как ты утверждаешь, сладко спал. Что больше всего меня интересует в этом деле, Мастерс, так это поведение нашей доброй подруги Френсис Гэйл…

– Дорогая малышка Френсис, – жеманно протянула миссис Дервент, искоса взглянув на застывшего в кресле Соара. – Мистер Соар познакомился с ней только вечером во вторник, но она поразила его в самое сердце.

– Да, – холодно подтвердил Соар. – Так и есть.

– С одной стороны, ее поведение вполне объяснимо, – продолжал Г. М., – все-таки она только что потеряла жениха, причем довольно неприятным образом. Однако это не объясняет всех ее выкрутасов и истерик. Но когда сегодня утром она пришла ко мне в кабинет, то сказала одну вещь, которая открыла мне глаза. Ну-ка, попытайтесь вспомнить слова, с которыми она появилась у меня на пороге. Она сказала, что ей пришлось бежать из дома, чтобы не слушать, как отец спорит с целой толпой адвокатов. Целая толпа адвокатов, Мастерс? А ведь эта молодая леди вовсе не склонна к преувеличениям. Можно себе представить, что отец девушки, косвенно причастной к истории с убийством, захочет проконсультироваться с адвокатом, чтобы прояснить некоторые моменты ее положения. Но что заставило старину Боки Гэйла, который далеко не богат, окружить себя целой толпой законников? И о чем они могли спорить? И почему она сбегает, вместо того чтобы встретиться с ними лицом к лицу? Все это как минимум наводило на размышления. Я довольно хорошо знаю старого Боки Гэйла, поэтому подумал, что лучше позвонить ему и спросить. Мастерс, знаешь, что Вэнс Китинг сделал пятнадцатого июля?

– Ну?

– Женился, – ухмыльнувшись, сообщил Г. М. – Он женился на Френсис Гэйл.

На лице Джереми Дервента, только что дергавшегося от нервного тика, появилась слабая улыбка. Это была не та сардоническая усмешка, которая не сходила с его лица раньше, – нет, это была улыбка облегчения. Создавалось впечатление, что маска на его лице начинает трескаться прямо на глазах, пока наконец он не зашелся в сухом отрывистом смехе. Его жена изумленно посмотрела на него через плечо, но быстро пришла в себя.

– Как это все ужасно, ужасно очаровательно! – воскликнула она с обворожительной улыбкой. – Как это все поэтично, совершенно в