данной объективности», как если бы она, со всеми своими заблуждениями, errores, и в самом деле полагала начало миру, не слишком отличающемуся от нашего.

И вот мы снова, после долгих блужданий, сталкиваемся с проблемой паранормальной магической реальности, с «реальностью магических способностей». Когда находящаяся под угрозой потусторонность присутствия находит спасение, к примеру, в институте овнешненной души, возникающее таким образом отношение обнаруживает те реальные связи, которые нам хочется назвать «объективными» в нашем, исторически обусловленном смысле: если nagual умирает, то умирает и его хозяин, и наоборот; хозяин nagual может руководить им на расстоянии и т. д. Когда посредством наведения и снятия порчи начинается настоящая борьба присутствий, колдун и в самом деле обретает способность причинять вред и убивать, а жертва и в самом деле спасается благодаря вмешательству более могущественного колдуна, который «снимает» порчу. Здесь также становятся реально эффективными действия, которые для нас в той мере, в какой мы сохраняем верность доминирующему характеру нашей цивилизации, не существуют (да и как они могли бы рассматриваться как существующие в цивилизации, образованной определенными и гарантированными присутствиями, для которой бытие-в-мире не представляет собой больше характерной культурной проблемы?). И еще: ищущее себя присутствие, «вот-бытие», стоящее на пороге решения, может читать мысли других на расстоянии, телепатически передавать содержание своих мыслей другим присутствиям или даже делать себя непосредственно присутствующим перед теми событиями, которые, с нашей культурной точки зрения, отделены друг от друга в пространстве, времени или как в пространстве, так и во времени. Это означает, что пространство и время в магическом мире могут быть включены в структуру человеческого решения в акте желательного для него отношения и в этом решении могут быть упразднены. Аналогичным образом потусторонность мира может быть спасена благодаря определенным паранормальным физическим силам: в какой мере это так на самом деле, мы покажем в свое время.

Однако паранормальная реальность не является, в собственном смысле слова, «позитивной» реальностью естественных наук, и нельзя говорить о реальных магических способностях в том же смысле, в котором мы «позитивно» определяем вот эту розу или вот эту собаку. Хотя подобные способности имеют дело с реальностью, которая доступна для всех и в определенных случаях может быть зарегистрирована при помощи приборов (например, сфотографирована), и хотя паранормальное действие производит в ходе вещей решающее изменение, все же всегда остается нечто неуловимое для нашей позитивности и наличной данности. Именно потому, что паранормальные события по определению еще включены в структуру человеческого решения, соотнесены с этим решением, несут на себе отпечаток мучительно функционирующей психики, пронизаны активно действующими смысловыми структурами, они и не являются еще в достаточной мере «независимыми», «брошенными напротив», «объективными», «данными». Речь, стало быть, идет об иной форме реальности, связанной с историческим и культурным порядком магии и чуждой характеру нашей цивилизации, для которой присутствие гарантировано в мире налично данных событий.

Проблема магических способностей ставится теперь в точно соответствующих ей понятиях. Признаком этого является то, что теперь наше исследование предполагаемых паранормальных сущностей, которые с этими способностями связаны, обретает убедительность. Из новой перспективы, достигнутой нами, мы можем теперь рассмотреть свидетельства и опыты, наблюдения и контрольные измерения, опираясь на предпосылки, радикально отличающиеся от тех, что отличали нашу прежнюю узкую перспективу. Прежде мы продвигались вслепую, не встречая никаких проблем, потому что тогда мы оставались еще под влиянием полемической установки, под тиранической властью тайной страсти, питавшей сомнение и отрицание. Однако, разомкнув собственные границы и изъяв из юрисдикции критического анализа не только магический мир, но также и нашу культурную реакцию при встрече с этим миром, мы переживаем теперь катарсис, радикальную трансформацию, глубинное изменение ума, μετάνοια, и смотрим новыми глазами как на объект исследования, так и на нас самих как исследователей. На основе свидетельств, приведенных в предыдущей главе, мы можем теперь (и только теперь) обрести полную уверенность в том, что противоречащие здравому смыслу установки могут быть реальны и что сжигающая сила огня может быть ослаблена, а также в том, что существуют реальные случаи телекинеза: теперь абсурдными нам кажутся не сами феномены, а «гипотезы» и «объяснения», предлагаемые учеными для их опровержения. Негодование Вундта, вызванное отступлением от принципов «грандиозного универсума Галилея и Ньютона», отныне становится причиной негодования уже для нас или, точнее, стимулом и принципом для нового способа понимания. Человек науки мог бы, в свою очередь, заявить У. Джеймсу, что, если бы реальность телепатии удалось доказать, ученым нужно было бы создать лигу, чтобы защититься от этого опасного явления и от не менее опасных апологетов его реальности.

И великий Гельмгольц утверждал, что в этой сфере он не поверил бы свидетельству даже всех членов Академии. Однако для этнолога самое важное заключается даже не в реальности телепатии или других паранормальных явлений, а, скорее, в том, чтобы пробудить удивление у представителей нашей собственной цивилизации, открывая новый смысл в реальности магических способностей, обнаружив ограниченность их, наших современников, культурной установки, Einstellung.

В новом свете предстает и другой вопрос. Притязание науки на то, чтобы встроить паранормальные феномены в физический порядок мира, неоднократно бросало вызов амбициям естествоиспытателя: достаточно вспомнить, что Рише определял «метапсихику» как «науку о неизвестных вибрациях». Бернгард Бавинк пишет: «Телепатию можно понимать таким образом, что некоторые люди относительно лучше, чем люди обыкновенные, способные погружаться в глубины бессознательного (или, лучше сказать: отыскать что-то на этой глубине), могут получать доступ к тем сферам, которые обычно совершенно недоступны для верхнего уровня сознания (для „я“), т. е. овладеть комплексами, принадлежащими другим индивидам (телепатия), или содержанием, рассматриваемым как неодушевленное, т. е. как мертвое (ясновидение). Пространственное ясновидение или прорицание могли бы таким образом обрести подобающее им место, потому что, в сущности, в контексте мировоззрения Минковского, не имеет значения, осуществляется ли подобное исследование в темпоральном или пространственном измерении мира»[288]. Однако из новой достигнутой нами точки видны границы выдвигаемого здесь притязания, а в еще большей степени становится явным присущее ему внутреннее противоречие. Во-первых, исследование, имеющее своим предметом паранормальные феномены, в нашем природном порядке не имеет ничего общего с историческим и культурным пониманием магических способностей, достижимым лишь посредством реконструкции магической эпохи и экзистенциальной драмы, которые для нее характерны. Во-вторых, следует иметь в виду, что паранормальные явления, если только не подвергать их абстракции, не имеют природного происхождения и отличаются от физических явлений, по крайней мере в том, что не являются налично данными, но только готовятся к появлению присутствия, которое непосредственно конституирует их, решая историческую задачу отделения себя от мира и противопоставления себя ему. Природные факты предполагают определенное и гарантированное присутствие