«кабинетом» среднестатистического европейца). Чтобы магически упростить психическое путешествие шамана, мужчины и женщины должны расстегнуть застежки на одежде, развязать шнурки на сапогах, распустить пояса на штанах и сидеть неподвижно с закрытыми глазами. Светильники едва теплятся: пламя их становится столь слабым, что внутренность дома почти полностью погружается во мрак. Шаман сидит некоторое время в тишине, прерываемой лишь его частым дыханием; затем он начинает призывать своих духов-помощников, постоянно повторяя: «Путь готов: дорога открыта передо мной!» На что все присутствующие хором отвечают: «Да будет так». Наконец духи помощники прибывают, дорога открывается, шаман чувствует, что проваливается под землю, но ему приходится приложить недюжинные усилия, чтобы дорога окончательно открылась. Теперь шаман отправляется в обиталище Матери морских животных. И вот ему является галлюцинаторное видение: после того, как с большим трудом и при постоянной поддержке духов он достигает морского дна и внезапно наталкивается на три больших камня. Он не может обойти их и должен пройти между ними. Так как камни постоянно движутся, а проход между ними узок, шаман рискует быть раздавленным. Преодолев это первое препятствие, он по тропинке добирается до бухты и обнаруживает там широкую площадку, на которой располагается жилище Таканакапсалук, построенное из камней, в которое ведет узкий проход. Он слышит дыхание морских животных, удерживаемых разгневанным божеством. Затем появляется пес Таканакапсалук, преграждающий путь к ее жилищу: он грызет кость и рычит. Это опасно для всех, кто его боится, и только храбрый шаман получает возможность пройти. Если перед жилищем божества вырастает большая стена, это знак того, что оно очень разгневано и беспощадно по отношению к смертным. Тогда шаман должен взлететь на стену, разрушить ее ударами ног и обрушить на землю. Некоторые говорят, что у дома богини нет крыши и он открыт кверху, чтобы ей удобнее было наблюдать со своего места и при свете своей лампады за человеческими делами. В большом водоеме справа от ее светильника лежат тяжело дышащие и пыхтящие промысловые животные: тюлень, морской заяц, моржи и киты. Когда шаман заходит в жилище богини, она с разгневанным видом восседает рядом со светильником, поблизости от водоема с животными. Ее распущенные волосы свисают по одной стороне лица, их слипшаяся от грязи и спутанная копна закрывает ей глаза, мешая видеть. Грязью и нечистотами ее покрыли прегрешения и нарушения табу, совершенные людьми. Она почти задыхается от нечистых испарений, исходящих от человеческих грехов. Изараитсок, отец богини, принимает шамана за душу умершего и пытается схватить его. Шаман, если он хочет уберечь себя, должен воскликнуть: «Я существо из плоти и костей!» Затем шаман хватает богиню за плечо, поворачивает ее лицом к светильнику и к животным, приводит в порядок ее волосы, которые она не может расчесать сама, потому что у нее нет пальцев; расчесав ей волосы, разгладив их и дождавшись, пока богиня успокоится, шаман рассказывает ей о плачевном положении, в котором находится община. Богиня отвечает, что тайные грехи женщин и нарушение табу, запрещающего есть вареное мясо, преграждают охотникам путь, ведущий к животным. После того как гнев богини утихает, животные, наконец, получают свободу и уплывают в море. Теперь шаман может вернуться к своим соплеменникам, которые его ожидают[286].

Очевидно, что в этом эпизоде путешествие совершается в мире, ирреальном для нас: однако, если мы преодолеем наши историографические ограничения и будем рассматривать интересующий нас объект изолированно не только от эскимосской культуры, но и от нашей собственной культурной установки, Einstellung, нам станет очевиден догматизм той позиции, на которой мы стояли прежде.

В такой цивилизации, как наша, в которой различение себя и мира не является более главной и специфической проблемой, мы даны самим себе без какого-либо существенного риска, а объекты и события мира предстают перед эмпирическим сознанием как «данные», отвлеченные от драмы производства человеческого существования. Даже если мы, в наших трансцендентальных исследованиях, опосредованно постигаем сплетение априорных условий мыслимости в целом и экспериментальной наблюдаемости опыта, остается тот факт, что само это исследование условий в свою очередь обусловлено актуальным историческим опытом, в котором дуальность «присутствия в мире» и «мира, предстающего как присутствие», определена и гарантирована. Однако для магического мировоззрения под сомнение ставится сам этот опыт в том смысле, что дуальность присутствия и мира составляет для него главную и характерную проблему. Для магического мировоззрения присутствию только предстоит конституироваться в качестве единства перед лицом мира, научиться удерживаться в собственных границах, а мир, соответственно, еще не отдалился от присутствия, не брошен перед ним и не воспринят им как независимый. В этой исторической ситуации, в этой культурной драме «присутствие перед лицом мира» и «мир, становящийся присутствием» постоянно борются между собой, определяя взаимные границы, и эта борьба предполагает сражения, поражения и победы, а также и перемирия и компромиссы. Из этого вытекает важное следствие. Реальность как автономия наличной данности, как присутствие наблюдаемого мира, как определенная и гарантированная инаковость – это исторический феномен, свойственный нашей цивилизации, т. е. предполагающий характерную для нее определенность и гарантированность присутствия. Эта реальность, которую мы можем также назвать «естественностью», раскрывает себя как обнаружение меня в качестве данности в мире и как мир, который я застаю в его становлении присутствующим для меня, притом что это двойное обнаружение не становится культурной проблемой. Магический же мир, мир в ситуации решения, содержит такие формы реальности, которые в нашей цивилизации (в той мере, в какой она сохраняет верность своему исторически сложившемуся характеру) не имеют культурного значения и подвергаются отрицанию[287]. Эти магические формы реальности суть: реальность как простая потусторонность мира, рассеянное присутствие, только начинающее свое становление в качестве такового, подверженное риску и излучающее силу; реальность как спасенная потусторонность институционализованного отзвука, продолжения, тени, двойника предметов; реальность как потусторонность, обретающая горизонт в различных системах причастности (часть, принадлежащая к целому, определенные целостности, причастные друг к другу). Эти формы могут также связываться с чувственно воспринимаемой видимостью, порой завладевая чувствами привилегированного существа – мага или шамана. В сфере «вот-бытия», присутствия, существует магическая реальность присутствия, которая не может удержаться, ускользает, похищается, исторгается и так далее. Но есть и другая, магическая реальность потусторонности присутствия, воплощенная в отзвуке, в продолжении, в тени, в двойнике самого присутствия. Еще одна – реальность как потусторонность присутствия, обретшего спасение в духе-помощнике или локализованного в какой-либо части тела и т. д.

Все это свидетельствует именно о том, что реальность находится в ситуации решения и стремится к самоопределению. И в самом деле, в определенных случаях магическая реальность предстает в форме, весьма близкой к «налично