удержаться перед лицом мира, преодолевает угрозу, пойдя на компромисс[280]. Однако историческое содержание магической силы этим не исчерпывается. Магическая угроза хаотического вторжения мира внутрь «я» или неконтролируемого исхода «я» в мир с необходимостью влечет за собой и риск для объективности мира: кризис границы, отделяющей присутствие от того, что ему себя являет, – это, в действительности, кризис двух отдельных сфер, которые и должны в результате него образоваться. Гарантированное присутствие и мир определенных вещей и событий взаимно друг друга обусловливают. Это значит, что кризис присутствия оборачивается также и кризисом мира в его объективности. Тем самым, подобно тому как сопротивление «вот-бытия» собственному распаду порождает представление и опытное переживание «вредоносного влияния», которому подвержено присутствие, и «личной магической силы», посредством которой это влияние можно нейтрализовать и обезопасить, так и сопротивление «вот-бытия» распаду мира влечет за собой несколько последствий. Во-первых, оно порождает представление и переживание в опыте опасной «потусторонности» вещей и событий, присущих им напряжения и силы, множества представляющихся ей на горизонте неопределенных возможностей, а во-вторых, представление и переживание в опыте прагматического и ритуального порядка, позволяющего исследовать эту потусторонность, выразить ее, овладеть ею, остановить процесс распада, разрешить кризис объективности и удержать тем самым на определенном уровне порядок мира. Обыкновенно мы, современные люди, исходим из предпосылки, согласно которой и для магического мировоззрения мир предстает как данность, в которой «вот-бытие» присутствует как гарантированное: поэтому магия представляется нам то как «лженаука», то как «неудачная технология». В действительности проблема, стоящая перед магическим мировоззрением, состоит не в том, чтобы «познать» или «изменить» мир, а скорее в том, чтобы гарантировать устойчивость мира, в котором «вот-бытие» присутствует. Для магии решение, в результате которого полагается мир, еще не принято, присутствие еще не приняло решение о себе самом и о мире. Проанализируем на конкретном примере это свойство, характерное для магической экзистенциальной драмы. В эпизоде, о котором нам сообщает Расмуссен и свидетелем которого он был, мы видим, как шаманы у медных эскимосов пытаются подчинить себе силу арктической бури в процессе шаманского сеанса:

Шаманом в тот вечер был Хоркарнак, юноша с умным взглядом и весьма сноровистый. Перед началом сеанса он объяснил мне, что имеет власть над несколькими духами-помощниками, а именно духом покойного отца и духом-помощником последнего, имевшим вид фантастического антропоморфного изображения, изготовленного из рыхлого снега и красного камня, который он нашел во время охоты на карибу. Теперь он собирался вызвать этих духов-помощников и начал сеанс с многократных самоуничижительных заявлений о том, что он неспособен привести духов на собрание. Все женщины деревни окружают его и подбадривают, приговаривая вполголоса: «Ты можешь это сделать, причем без труда, ведь ты такой сильный» – так они его задабривают. Хоркарнак же безостановочно повторяет: «Очень трудно заставить явиться скрытые силы». Он продолжает в этом же духе достаточно долго, рискуя вызвать сомнение в своей важности и достоинстве, до тех пор, пока не входит в состояние исступленной экзальтации. К действу присоединяются другие мужчины, круг смыкается все теснее, все участники кричат, чтобы стимулировать способности и силу шамана. Глаза Хоркарнака расширяются, как у дикого зверя, как будто он смотрит в необозримую даль. Потом он начинает вращаться на пятке, его дыхание становится прерывистым, и, наконец, он перестает узнавать окружающих. Он кричит им: «Кто вы?» «Твои сородичи», – отвечают они. «Вы все здесь?» – «Да, кроме двоих, которые пошли в гости». Однако он как будто не слышит обращенных к нему слов и все повторяет: «Кто вы? Вы все здесь?» Вдруг он устремляет свой одичалый взор на нас с Эйдером Даком и восклицает: «Кто вы? Ваши лица мне незнакомы!» – «Люди, путешествующие по миру. Мы твои друзья. Друзья, которые хотели бы узнать, какой мудростью ты мог бы с ними поделиться». Хоркарнак продолжает метаться по кругу, заглядывает каждому в глаза, взгляд его становится все более диким, и наконец он произносит голосом человека, проделавшего долгое путешествие и совершенно изможденного: «Не могу. Не могу». Тут раздается гортанный звук, и дух-помощник входит в его тело. Некая сила овладевает им, и он больше не может контролировать себя и свою речь. Он танцует, подпрыгивает, бросается к толпе вокруг, взывает к покойному отцу, превратившемуся в злого духа. Отец его умер меньше года назад, а мать, оставшаяся вдовой и по-прежнему носящая траур по мужу, стонет и вздыхает, пытаясь успокоить своего разбушевавшегося сына. Остальные, однако, беспорядочно вопят, побуждая его продолжать и заставить духа заговорить. Хоркарнак называет духов разных умерших, которых он видит в доме среди живых. Он описывает их облик – это старики и старухи, которых он никогда не встречал, – и требует от окружающих сказать ему, кто это. Те в замешательстве молчат, затем женщины начинают шушукаться между собой. Они нерешительно пытаются угадывать, перечисляя умерших, которые могли бы подойти под описание, предлагаемое шаманом. «Нет, нет, нет! Это не он!» Мужчины стоят молча, в ожидании, а женщины, уже не растерянные, а возбужденные, громко кричат, своими нестройными и пронзительными голосами выкрикивая разные варианты разгадки. Только вдова покойного, которая, как уже было сказано, стоит здесь же, горько вздыхает и с плачем трясет головой. Вдруг одна старуха, до сих пор молча стоявшая на приступочке, выскакивает в центр круга и выкрикивает имена, которые другие не осмеливались произнести: имена недавно умерших супругов Нагиугток, чьи могилы еще свежи. «Qanorme! Qanorme!» – «Это они! Это они!», – пронзительным голосом восклицает Хоркарнак, и неизъяснимое зловещее чувство охватывает окружающих, потому что эти двое еще несколько дней назад жили рядом с ними. Теперь же они превратились в злых духов, виновников бури. Таинство жизни и смерти придает им оттенок чего-то неизвестного и неизъяснимого, повергая всех в смятение. Снаружи ревет буря. Не видно ни зги на расстоянии вытянутой руки, и даже собакам, которых в других обстоятельствах выгоняют наружу, позволяется спрятаться в тепле посреди этой возбужденной толпы. В дом заходят два гостя, один мужчина и одна женщина, жители близлежащей деревни, сбившиеся с пути: их рты и глаза залеплены снегом. Буря бушует уже третий день. Завтра нечего будет есть, нечем согреться, и начинает казаться, что угроза превращается в живое существо. Сеанс продолжается еще час, еще час продолжаются вопли и призывания духов. Наконец происходит нечто пугающее. Хоркарнак прыгает вперед и вцепляется в старика Кигиуну, поющего гимн Матери морских животных: он быстро хватает его за горло, нещадно колотит спереди и сзади, сверху и снизу прямо посреди толпы. Сначала оба издают гортанные вопли, потом постепенно Кигиуна начинает задыхаться и больше не может издавать звуков.