Вдруг он хрипит и затем впадает в исступление. Теперь и Кигиуна сцепляется с Хоркарнаком, который по-прежнему держит его за горло, и они начинают кататься по земле, перепачканные грязью. Люди, собравшиеся в доме, загораживают собой светильники, наполненные китовой ворванью, пытаясь не дать им опрокинуться или разбиться; женщины помогают детям взобраться на возвышение, чтобы их не задели дерущиеся. Наконец Хоркарнак, вышибив весь дух из своего противника, тащит его за собой, как мешок с сеном. Только теперь борьба затихает, и Кигиуна тяжело валится на землю. Буря была убита символически. Восстание стихий требует жизни, и Хоркарнак вгрызается Кигиуне в затылок, изо всех сил встряхивая его своими челюстями, как делает собака со своей жертвой, одолев ее. В доме воцаряется теперь мертвая тишина, и Хоркарнак в одиночестве продолжает свой танец. Затем его взгляд медленно успокаивается, и он становится на колени рядом с мертвецом, начиная растирать его тело, чтобы вернуть к жизни. Кигиуна быстро воскресает. Шатаясь, он встает, но как только приходит в себя, повторяется та же сцена. Хоркарнак снова хватает его за горло, опять душит и швыряет на снежный наст, где тот лежит бездыханным. Трижды Кигиуну «убивают» описанным способом, символически выражая тем самым победу человека над бурей. Но когда Кигиуна в третий раз вернулся к жизни, он сам, в свою очередь, впал в транс, и теперь Хоркарнак начал терять силы. Старый провидец нависает над толпой своим нелепым грузным и мощным телом, обводя нас одичалым взором и пугая странным, розовато-голубым, оттенком, разлившимся по его лицу после сурового обращения, которому он был подвергнут. Все осознают, что находятся в присутствии человека, которого только что коснулась смерть, и невольно отступают назад, когда тот, поставив ногу на грудь Хоркарнака, поворачивается к ним и с повергающим в трепет красноречием пересказывает видения, явившиеся его взору. Его дрожащий от волнения голос разносится по комнате: «Небо полно нагих созданий, носящихся по воздуху. Все они обнаженные: нагие мужчины, нагие женщины носятся взад и вперед, поднимая ветры и бури. Разве вы не слышите? Их свист подобен свисту крыльев крупных птиц, летающих высоко в небе. Нагие люди боятся, нагие люди бегут. Дух стихий раздувает ураган, засыпает землю снегом, а хрупкий отрок бури, Нарсук, раздувает воздушные меха своим плачем. Разве вы не слышите плач ребенка в реве ветра? Смотрите – в веренице нагих беглецов есть один, только один, которого ветер изрешетил отверстиями. Его тело напоминает решето, и ветер свистит сквозь дыры: сгью, сгью-ю, сгью-ю-ю! Разве вы не слышите? Он самый сильный из всех путешествующих в ветре. Но мой дух-помощник его остановит. Я вижу, как он, спокойный и уверенный в своей победе, направляется ко мне. Он победит! Он победит! Сгью, сгью-ю! Разве вы не слышите ветер? Сст, сст, сст! Разве вы не видите духов, стихии, ураган, которые быстро пролетают над нами, издавая звуки, напоминающие хлопанье крыльев больших птиц?» При этих словах Хоркарнак поднимается с наста, и оба шамана, лица которых преобразились после видения, открывшегося им в снежной буре, слабым и надломленным голосом поют гимн Матери морских зверей: «Госпожа, великая Госпожа, отврати его от нас, убери его подальше, это зло! Приди, приди, Дух морской бездны! Один из твоих, живущий на земле, взывает к тебе и просит тебя загрызть врагов насмерть. Приди, приди, дух морской бездны!» Когда оба шамана заканчивают пение, в дело вступает хор присутствующих, печальный хор измученных людей… Так закончилось противоборство двух шаманов с бурей, все получили утешение и укрепление, разошлись по своим снежным хижинам и легли спать[281].

Исходная ситуация, которую описывает нам это свидетельство, такова: пугающее событие, снежная буря, продолжавшаяся три дня, событие, перед лицом которого присутствия начинают теряться. И во время этих скитаний буря начинает обретать свою «потусторонность» в облике вредоносной силы, прорывающей границу присутствия. Чтобы восстановить угрожаемое и отрекающееся от себя присутствие и в то самое время не допустить, чтобы потустороннее воплощение бури овладело миром, слетающим с петель, нужно дерзновенно «разделаться с бурей», исследовать ее «потустороннее», выразить его и наконец овладеть тем, чем буря является в магическом смысле, при помощи специально вызванных для этого духов. Подобно тому, как колдуны у арунта пытаются расшифровать потустороннее проявление вредоносного восточного ветра и видят в нем «долговязых демонических котов», которые суть не что иное, как ветер, так и шаманы у медных эскимосов призваны здесь расшифровать потустороннее проявление бури. Герой присутствия, шаман, и в самом деле может «сделать явными скрытые силы», так как только шаман знает, как переместиться на тот же план, в котором находится это потустороннее проявление и, добравшись до него, оказать на него воздействие. В этом действии заключено драматическое напряжение, сила – как в смысле способности вступить в связь, посредством транса, с духами-помощниками, чтобы действовать через них («не так просто заставить проявиться скрытые силы… Я не могу, не могу»), так и в смысле избежания риска неконтролируемой одержимости («Им овладела некая сила, и ему не удается сохранить контроль над самим собой и над своими словами»). Постепенно контроль удается восстановить, и начинается исследование потустороннего проявления бури: буря предстает в облике недавно умершей пары. Однако речь идет лишь о первом уровне отождествления. Магическая буря представляет собой гипостазированную сущность, своего рода отделенную от связи с физическим миром, которая блуждает, оставаясь невидимой, в поисках воплощения в определенном облике. В этой своей драматической подвижности буря предстает сначала в облике трижды убитого старика Кигиуны, потом она переходит на Хоркарнака, в свою очередь, также умерщвляемого, чтобы, наконец, обрести воплощение в финальном освобождающем видении Кигиуны-победителя, а именно в веренице мятежных духов, ведомых самым могущественным из них, духом с изрешеченным телом, сквозь отверстия которого свистит ветер. В этом последнем призывании потустороннего совершается последнее освобождающее деяние: дух-помощник Кигиуны выступает против мятежников и останавливает их. Магический горизонт бури исследуется, призывается и тем самым избавляется от вызывающего ужас злого начала, которое его образует. Отныне из этого горизонта исчезает хлопанье крыльев больших птиц, плач Нарсука, раздувающий воздушные мехи, зловещий свист, раздающийся из отверстий изрешеченного тела: после этой редуцирующей операции остается событие ограниченное, определенное перед лицом присутствия, которое, в свою очередь, переучреждает себя перед этим событием; остается, стало быть, событие бури почти в том же облике, в котором оно могло бы представляться и нам. В этой новой ситуации, с таким трудом достигнутой, возможной становится новая установка, напоминающая молитву – доверительное взывание к Матери морских зверей, обитающей на дне морском: «Госпожа, великая Госпожа, ты,