– А вы?

– А мы целы, – улыбнулся Акела. – Отдай меч, Аленька.

Она долго не могла разжать сведенные судорогой пальцы. С большим трудом Акела высвободил рукоять из маленькой сильной руки. Усадив Алю в машину, он бросил меч в багажник и забрался к жене. Обнял, поцеловал:

– Испугалась?

– Да, – серьезно сказала она, глядя ему в глаза.

– Ничего, все уже закончилось. Сейчас пересядем в мою машину, отвезем в больницу Ольгу и поедем к себе. Ты полежишь в ванне, поешь, попьешь чаю и будешь долго спать.

– А Соня? А Никита?

– С ними все в порядке. Соню завтра привезут охранники, а Никита пока нетранспортабелен. Его прооперировали, пуля прошла навылет через легкое, но он поправится. Как будет можно – сразу заберем сюда.

– Он жив, – прошептала Аля, прижимаясь к Акеле всем телом. – Слава богу, что он жив. Он не мог погибнуть, так и не выиграв пари.

– Какого пари, малышка? – удивился Акела, поглаживая ее по волосам.

– Не скажу. Это наша с ним тайна.

Слишком многое еще недоступно нам в этом мире, так стоит ли притворяться, что мы все понимаем?

Мурасаки Сикибу. «Повесть о Гэндзи»

Я не поехала домой из больницы, так и осталась сидеть в палате возле очнувшейся наконец-то Ольги. Та взяла меня за руку и спросила тихо:

– Все ведь закончилось?

– Да. И сейчас сюда твоего Савву привезут. И вы будете жить долго и счастливо, родите детей, будете их воспитывать.

Ольга сжала мою руку и прошептала:

– Сашка, какая же ты сильная. Я ни за что не смогла бы. Когда меч увидела – думала, все, вот он, мой конец.

– Давай забудем об этом. Сейчас ты должна сосредоточиться на главном – твои дети. Кому нужны рыжие заморыши? – улыбнулась я, поправляя ее волосы.

Когда в палату ворвался растрепанный и похожий на огромного рыжего барбоса Савва, мы уже беззаботно смеялись, выбирая подходящие имена к диковинному отчеству.

– Оля! Олечка, с тобой все в порядке? – он кинулся к ней, присел на край кровати и принялся целовать лицо и руки.

– С нами, – поправила его Ольга, – с нами все в порядке. Со мной, с Сашей и с нашими детьми.

Я никогда прежде не видела, как сходит с ума нормальный, серьезный и рассудительный мужчина. Савва скакал по палате козлом, сделал стойку на руках и едва не разбил ногой окно. Паршинцева только пальцем у виска покрутила:

– А ты говоришь – гены. Гены тут больше на Никиткины будут смахивать. То, что папе не досталось, дети восполнят.

– Кстати, о Никите, – сказала я. – Я завтра позвоню в Саратов и узнаю, как скоро мы его сможем забрать.

– Да, Александр Михайлович говорил, – откликнулся немного угомонившийся Савва. – Хорошо, что навылет, говорят, это лучше, чем если бы в тканях пуля застряла.

– Да, так затянется, будут просто два шрама.

Папа не находил себе места, хотя с дороги мы ему позвонили и сказали, что с нами все в порядке. Когда я вошла в дом, он кинулся ко мне с таким лицом, словно не ожидал больше увидеть живой.

– Санька! Паразитка ты…

– Пап! Я-то при чем тут? Сидела себе тихо в Саратове, – отмахнулась я.

– Что, Фима, время настало. Решай, – вдруг сказал мой муж, и я, стоя между ними, поняла, что опять стала причиной их раздора.

– Что решать?

– Мы договорились: я ее возвращаю, а ты принимаешь решение, продолжать ли нам жить в твоем доме.

– Ты идиот, паленый? – изумился папенька. – Это такой же твой дом, как и мой. Куда собрался?

– Опять грызлись? – поинтересовалась я, переводя взгляд с отца на мужа.

– Нет. Назрела необходимость кое-что выяснить, – сказал Акела.

– Выяснили?

– По ходу да, – буркнул папа. – Короче, вы как хотите, а я к себе – и на боковую. Весь день дурдом, всю ночь, я вам не мальчик…

Меч Акела выбросил в реку, мы специально завернули туда, где течение наиболее сильное. Постояли на склоне, посмотрели, как бурлит река, унося в неизвестном направлении источник бед и неприятностей, и Акела сказал:

– Возможно, я сейчас своей рукой уничтожил один из немногих сохранившихся мечей Мурамасы.

– Не стала бы я жалеть на твоем месте.

– Я не жалею. Просто странно. Всю жизнь я посвятил тому, чтобы сохранять такие редкости, продлевать им жизнь, и вдруг сам бросаю с обрыва в воду настоящую ценность. Но так, наверное, будет лучше. Крови меньше.

Он подхватил меня на руки и понес к машине.

Назавтра охранники вернулись из Саратова с Соней, которая была, разумеется, не в курсе событий.

– Ты, мама, деловая такая – уехала тихонько, даже записку не написала! – с порога напустилась на меня дочь.

– Софья, что за тон? – спокойно спросил Акела, глядя на дочь с любовью. – Разве можно с мамой так?

– Ага, маме, значит, можно тихонько уехать? А мне вообще ничего нельзя сказать?

– Софья! – повторил Акела чуть громче, и она согласилась:

– Все, молчу. Прости, мам, но так больше не делай, ладно? Я теперь понимаю, почему тебя баба Сара ругает…

Через неделю я вернулась на кафедру, где узнала, что оказалась права. Работники морга организовали маленький прибыльный бизнес по продаже трупной роговицы какой-то заграничной фирме. Дело было несложное, канал налаженный, деньги хорошие. А моя учебка использовалась в качестве перевалочной базы как раз из-за своего удобного расположения. И если бы не так внезапно заболевшая мать ассистента Новосадского, мы, возможно, никогда и не узнали бы об этом. Заведующий предложил мне сменить комнату, но я отказалась – что за предрассудки? Чего бояться? Призраков? Это точно не ко мне.

Никиту разрешили забрать только в декабре, за две недели до Нового года. Когда его перевезли в отдельную палату нашей городской больницы, я сразу же направилась туда. Телохранитель мой похудел, осунулся, даже рыжая шевелюра, кажется, потускнела немного. Но привычка дурачиться осталась при нем. Увидев меня на пороге в белой накидке, он вдруг зашелся кашляющим смехом:

– Вы как ученица смерти. Косу пока не дают, но вот грабельки уже в самый раз.

– Ну ты и дурак, – я, покачав головой, села на табуретку возле кровати. – Были б у меня грабельки, я б тебе сейчас так наподдавала…

Никита стал серьезным и произнес:

– Подвел я вас, Александра Ефимовна.

– Чего вдруг?

– А как?

– Не бери в голову. Не всегда возможно подставиться первым, я это знаю. Все же обошлось. Ты вон скоро дядей будешь. Аж два раза, – фыркнула я.