я сочинила для нас с подругой дома. Можем включить ленты и веера с ваших факультативов. Что касается музыки, то я подумываю о миксе американских и тайваньских песен.

— Круто! — восклицает Дебра.

— Не слишком странно?

— Нет. Я в деле, — говорит Лора. — Сдается мне, Лина тоже захочет к нам присоединиться. Она профи.

— Репетировать можно в строении «Б», — предлагает Дебра.

— Должна кое в чем признаться, — говорю я. — Формально мне запрещено выступать в шоу талантов.

— Из-за фотографии? — хмурится Дебра.

— Да. — У меня начинает сосать под ложечкой. — Нельзя, чтобы Драконша узнала, что я к этому причастна. Я не буду участвовать в шоу. Просто поставлю вам танец. Вдобавок ко всему после злосчастной фотосессии мне лучше не появляться на сцене. Чтобы на меня никто не пялился!

— Чушь собачья, — говорит Дебра, но я спешу выговориться, пока не потеряла самообладание:

— Можем начать завтра после факультативов.

— Завтра экскурсия в храм. А в четверг на Мемориал Сунь Ятсена[87], — напоминает Лора. — В пятницу — Национальный дворец-музей.

Уже так много препятствий, с каждой неделей наше расписание все плотнее. Забавно, что, когда вы позволяете себе чего-то хотеть, страх не получить желаемое возрастает. Однако я шаг за шагом двигаюсь вперед, вооружившись «Планом Эвер Ван».

— Тогда в субботу, — говорю я.

* * *

Мне надо объясниться с Ксавье. Извиниться и поговорить. Но я чувствую облегчение, оттого что не вижу его в столовой — он никогда не был ранней пташкой. Отстояв очередь на раздачу, я кладу на поднос баоцзы со свининой, когда мимо двойных дверей проходит Марк. Он одет для пробежки — в спортивные шорты и майку-безрукавку.

— Марк, — кричу я и, поставив поднос, бросаюсь к двери, но тотчас сталкиваюсь с Драконшей, держащей в крепких руках стопку хрестоматий. Меня окутывает тяжелый аромат ее духов.

— Аймэй!

Учительница оценивает длину моей юбки и поджимает губы. Но, прежде чем она успевает высказаться, я проскакиваю мимо.

— Марк!

На полпути по коридору тот оборачивается. Его волосы, разделенные посередине пробором, как обычно, падают на щеки прядями цвета молочного шоколада. Взгляд Марка вспыхивает, и он вытаскивает из-под мышки длинный пакет, завернутый в коричневую бумагу.

— Привет, Эвер. Я тебя искал…

— Рик ездил в Гонконг, чтобы встретиться с Дженной?

В этот момент я нагоняю Марка, и он отводит взгляд.

— Чрезвычайная ситуация.

— Что случилось?

— Все… сложно.

— Кто-то пострадал? Отец Дженны?

Марк сует мне в руку бумажный пакет:

— Рик просил тебе передать.

— Что это?

Я разворачиваю бумагу и достаю элегантный, сужающийся к концам посох бо из легкого ротанга с тигровыми полосками.

— Мы были на рынке, ждали, когда Лихань отвезет Рика в аэропорт, и он купил посох.

— Зачем?

— Для палочного боя.

Я краснею.

— Это и так понятно.

Я провожу рукой по полированной поверхности посоха. Он безупречен — заноз не насажаю. Делаю полный оборот. Я бы восхитилась его уравновешенностью, если бы сама не была так неуравновешенна. Рик хочет сказать, что помнит тот несостоявшийся поцелуй? Я уже влюблена в этот посох, мне самой такой не по карману.

— Скажи ему спасибо, — через силу выговариваю я.

— Рик просил передать, что просит прощения и что поговорит с тобой через несколько дней, когда вернется.

— За что он просит прощения?

За поцелуй? За испорченные выходные? Может, пытается извиниться за то, что тетушка воспылала ко мне ненавистью?

Марк пожимает плечами:

— Я думал, ты знаешь.

Я не знаю. И не могу объяснить его доброту, хотя, скорее всего, дело именно в ней.

— Надеюсь, никто не пострадал, — говорю я и, сунув посох под мышку, ухожу на завтрак, но тут же возвращаюсь.

— Кто затеял драку?

— Рик. — Марк закусывает губу. — Но они вроде как с самого начала были на ножах.

— Но почему? Я не…

— Прости, Эвер. Не уверен, что Рик хочет, чтобы я все рассказал. — Марк со страдальческим выражением на лице комкает бумагу. — Он скоро вернется. Тогда и поговорите.

* * *

Я избегаю Ксавье на китайском, пересев вперед, поближе к Дебре и Лоре, и уношусь прочь, как только нас отпускают. Следующие дни проходят как в тумане: домашние задания в пустом классе под присмотром Мэйхуа, разговоры с ней о музыке и ее семье, пока весь остальной «Цзяньтань» запускает в небо фонарики с балконов «Гранд-отеля». Теперь я не разгуливаю тайком по ночным клубам, но мне все равно.

— Видимо, я потеряла всякий интерес к клубам, — сообщаю я Меган, наконец дозвонившись до нее с телефона-автомата в вестибюле. — А может, их затмили остальные события.

— Или ты в кои-то веки занимаешься тем, что тебе действительно по душе, — мудро замечает она.

Теперь я под столом выстукиваю ритм на своем бедре, сочиняя новый танец, пока Драконша талдычит про ключи иероглифов[88]: три закорючки — «вода», языки пламени — «огонь», кровоточащее сердце — «сердце». Я декламирую стихи, пою «Лян чжи лаоху», слушаю рассказ Мэйхуа о четырнадцати племенах аборигенов, которые составляют 2,3 % населения острова, или пятьсот тридцать тысяч человек, — и все время чувствую на затылке взгляд Ксавье.

Рика нет уже три дня. Ненавижу себя за то, что считаю дни. Ночью у себя в комнате я верчу подаренный им посох бо. У посоха без полотнища так много возможностей, и я экспериментирую с фигурами, выпадами, ударами по невидимым врагам. Дерево со свистом рассекает воздух, и я вспоминаю, как задела Рика по костяшкам пальцев. Вот уж не ожидала, что его отсутствие полностью завладеет моими мыслями, даже во время танца. Дома он был ненавистным чудо-мальчиком. А здесь?..

Не знаю, что все это значит. Если вообще что-то значит.

* * *

В четверг мы с Лорой поднимаемся по ступенькам к Мемориалу Сунь Ятсена — квадратному зданию, увенчанному желтой кровлей с углами в виде ласточкина хвоста. Внутри находится огромная, в два этажа высотой, бронзовая статуя Отца государства (смахивающего на моего дядю Джонни), который восседает на резном каменном кресле. По бокам от него — красно-бело-синие тайваньские флаги.

— Прежде чем стать революционером, Сунь Ятсен был врачом, — сообщает Лора.

— Слегка перестарались.

— Точно! Мне это напоминает Мемориал Линкольна[89].

— Мне тоже. Или наоборот? Может, туристы с Тайваня смотрят на Линкольна и думают: «Круто, совсем как у Сунь Ятсена, жаль, нет часовых для пущего почета».

Лора смеется.

В пятницу после обеда мы садимся в шикарные автобусы и отправляемся в Национальный дворец-музей. На подъезде к изумительным воротам (пять белых арок, увенчанных кровлей цвета морской волны) начинается теплый ливень. Мы с Лорой открываем зонтики и, сопротивляясь дождевым потокам, идем по широкой