«А если я тебе изменяю?» — как-то спросила она его, ещеперед Новым годом. Он пожал плечами: «Я все равно не могу тебя контролировать.И не буду. И потом, это было бы… — он поискал слово. — Нечестно».

Подумаешь — нечестно! Но изменять ему ей и в голову неприходило. В постели с ним она чувствовала себя богиней, красавицей,волшебницей. Любовь с ним была не просто приятной. Она была опустошающей,бурной, страстной — совсем как в романах. Он изобретал какие-то немыслимыеигры, возбуждающие ее до того, что она впадала в сексуальное буйство, хотя иочень этого стеснялась. Он любил ее почти каждую ночь, если только не приезжалсовсем усталый или навеселе. Никогда не скажешь, какой бешеный любовныйтемперамент таился в этом мужчине! Хотя что она понимает в мужскихтемпераментах?

Филипп зашевелился, потянувшись за сигаретами, и Александраслегка отодвинулась от него.

— И все-таки, откуда ты его знаешь? — спросила она, понимая,что муженек сам ни за что не догадается рассказать ей хоть что-нибудь,успокоить ее.

— А? — переспросил он рассеянно. — А… он работал во Франции.Года два, что ли…

Вот и поговорили.

Чего она только не передумала, лежа на его плече, а он идумать забыл, что час назад бросил ее в слезах перед телевизором наедине стысячью разных вопросов, в состоянии полного уныния.

— Я с тобой разведусь, — в сердцах сказала она. — Ей-богу!

— Я тебе разведусь, — пригрозил он, несказанно ее обрадовав.— Хочешь, съездим в Париж?

От неожиданности она резко повернула голову, больно задевего по подбородку, и уставилась ему в лицо. Филипп, сморщившись, потерподбородок.

— А деньги? — спросила она осторожно.

— Найдем, — сказал он.

— Подожди, но ведь жить там на что-то нужно… И билет. Иотель.

— Какой отель, у меня там квартира! — бросил он с досадой.

— Ах, да, — вспомнила она. — Так ты это серьезно? Мы правдауедем? — уточнила она для верности.

«Может, тогда меня и не убьют. Не поедет же киллер за мной вПариж», мелькнуло у нее в голове.

— Правда, — заверил он. — И так все это слишком затянулось…

— Что затянулось, Филипп? — не поняла она.

— Я хочу показать тебе Париж. — Он затушил сигарету. — Яимел в виду, что это нужно было сделать давно. Месяц назад. Или два. И несочиняй никаких страшилок. Мы прилетим, поживем у меня, и ты задашь мне всесвои вопросы. Обещаю тебе ответить на каждый. У тебя паспорт есть?

— Есть, — сказала Александра. — Когда я устроилась нателевидение, мы с бабушкой стали мечтать, как я повезу ее в Карловы Вары. Онаумерла, а паспорт есть.

От волнения у нее дрожали руки. Господи, неужели он позвалее с собой? Неужели правда?

— Когда умерла моя бабушка, мне было пятнадцать, — задумчивоначал Филипп. — Мы жили вместе, как ты с бабой Клавой. Родителям всегда было недо меня. И вдруг она умерла и оставила меня одного. Бросила, понимаешь? Глупо,конечно, но я долго не мог ей этого простить. Зачем она ушла? А я как же? — Онснова закурил, хоть и не похоже было, чтобы волновался. — Меня моментально, втот же год, выперли в колледж. А потом в университет. И мне даже в голову непришло, что может быть по-другому.

Затаившись, Александра слушала его исповедь и даже вздохнутьбоялась, чтобы не вспугнуть этот неожиданный порыв откровенности.

Она и знать не знала, что он тоже вырос с бабушкой и оченьрано ее потерял. Но у него ведь оставались родители…

— В наследство мне досталась бабушкина квартира. Но я въехалв нее лет, наверное, через десять. А пока учился — снимал, причем в самыхпаршивых районах, где подешевле. Весело мы тогда жили…

Он замолчал, Александра подняла на него взгляд.

— Ох и поездили мы тогда! В основном автостопом. Побывалитаким образом в Германии, потом в Швейцарии. Ну и как только не подрабатывал…Помнится, пиццу развозил. Потом в цветочном магазине служил посыльным. — Он таки сказал — «служил». — Носил рекламу магазина: здоровенный такой картонный щитна животе и на спине. Помню, очень мне нравилась эта работа: слонялся рядом смагазином и читал. Вообще говоря, учился я неплохо.

— Кошмар какой-то, — заметила Александра.

— Ну какой кошмар! — возразил он с досадой. — Вы, русские,избалованны очень. Вам подавай все сразу и немедленно: карьеру, деньги,должности… А нет — так вы горюете, спиваетесь, ни черта не делаете, в бандитыопределяетесь… Дворниками вы быть не желаете и удивляетесь, почему на улицахтакая помойка. В банках мальчики сидят, которые едва читать научились. А вы всеубиваетесь: разорили страну, продали державу… Нет бы учебник какой почитать,глядишь, и поумнели б…

Пораженная его обличительной речью, Александра молчала.Никогда раньше он не излагал ей своих взглядов на историческую родину. Казалось,его вообще мало интересовала окружающая действительность, хотя, считалаАлександра, для иностранца он разбирается в ней даже слишком хорошо.

Но что он понимал — француз, впервые приехавший в Россию,когда все самое тяжелое и страшное уже стало прошлым? Ничего-то он не видел,про социализм, должно быть, только читал, очереди за мылом и колбасой обошлиПариж стороной, идеологию марксизма в Сорбонне вряд ли преподавали, да ибабушка едва ли читала ему на ночь трогательные рассказы о детстве ВолодиУльянова.

— Любите вы нас поучить, — нарушила молчание Александра,внезапно почувствовав острую обиду «за державу». — Все-то вы, иностранцы,знаете. Хотя это просто смешно — делать какие-то выводы, прожив полгода вМоскве. У вас уже триста лет порядок, а мы, между прочим, спасли Европу оттатаро-монгольского ига.

Филипп внезапно захохотал, чем испугал Александру. Онасердито посмотрела ему в лицо — и что, интересно, хохочет? Но, подумав,засмеялась и сама.

— Господи, и что это мы об этом заговорили?

— Не знаю. — Филипп снова притянул ее к себе. — Я думаю,ничего особенного не произойдет, если ты на время перестанешь морочить себеголову работой и съездишь со мной во Францию.

— Конечно, — ответила она и вздохнула. — Все равно я поканикому не нужна…

— Вот именно, — задумчиво проговорил Филипп.

Они долго лежали молча, думая каждый о своем, и уснулипоздно, привычно обнявшись под теплым одеялом.

Ночью выключили отопление, и Александра встала, чтобыдостать второе одеяло. Подсунув холодные пятки под горячие мужнины ноги, онастала думать о Париже, истово, напряженно, — а вдруг сила мысли поможетреализовать его план, и она увидит этот удивительный город, о котором столькочитала. Они будут гулять по Елисейским Полям и Люксембургскому саду,обязательно посидят на лавочке в квартале Вогез и отыщут окна квартиры, некогдапринадлежавшей Гюго… А за это время решатся все ее проблемы. Сами собой.