Из-за несообразностей этого первого масштабного совещания по военному планированию британцы еще несколько лет смотрели на американцев сверху вниз. «Подходы американцев остаются любительскими, – писал в августе 1943 г. британский дипломат Оливер Харви. – Чтобы война на западе была быстро выиграна, руководить должны наша стратегия и наши люди»[736].

Поразительно, как мало внимания уделял американцам генерал Брук в 1942 и 1943 гг. В дневнике он перечислил имена всех британских официальных лиц, с которыми встречался, а также большинство французов. Однако, кроме Эйзенхауэра и Уолтера Беделла Смита, его хороших знакомых, об остальных коллегах он отозвался просто как о «ряде американских офицеров»[737], причем так, словно речь шла о детях, которых должно быть видно, но не слышно. Это не было случайностью. Брук «не ладил с американцами»[738], по наблюдению врача Черчилля.

Когда Брук все-таки уделял внимание американским военным в своих дневниках, то обычно с оттенком пренебрежения. «Боюсь, американским войскам нужно намного больше подготовки, чтобы от них была какая-то польза», – записал он в феврале 1943 г.[739]. Примерно в это время американские солдаты впервые встретились с немцами в сражении за перевал Кассерин в Тунисе и были показательно разгромлены. «Мы говорим, что американцы бегут, едва раздается выстрел», – иронизировал в своем дневнике Гарольд Николсон[740]. Даже Черчилля заставили призадуматься разброд и шатания, продемонстрированные американцами на Кассерине. «Второй корпус армии США потерпел тяжелое поражение и, очевидно, лишился примерно половины вооружений, не причинив сколько-нибудь серьезного урона врагу»[741], – сообщил он королю, но закончил оптимистически: «Это храбрые, но не испытанные в боях войска быстро извлекут уроки из своих поражений и будут терпеливо переносить тяготы и совершенствоваться, пока не проявятся их лучшие боевые качества». Брук же даже в мае 1943 г. будет убеждать американцев, что высадка союзников во Франции не может быть предпринята «ранее 1945 или 1946 г.»[742].

Не всегда понимал Брук и жизненную необходимость дальнейшего участия России в войне. В дневнике он сетовал на отправку Сталину нескольких сотен танков и истребителей. «Лично я считаю это полным безумием», – писал он о поставках в Россию[743]. Он не сознавал, что любое снаряжение, помогающее России продолжать сражаться, было бесценно. Критиканствующие подчиненные Черчилля массово страдали недальновидностью. Они не понимали войну так, как он. Так, в октябре 1942 г., в разгар решающей Сталинградской битвы, когда поддержка России имела принципиальное значение, министр иностранных дел сэр Александр Кадоган злорадствовал в дневнике: «В черновом варианте ответа удалось отстоять порядочное кровопускание этим русским»[744].

Из Касабланки Черчилль отправился в Египет. Он по-прежнему прекрасно чувствовал себя в гуще военных событий. Однажды в 7:30 во время завтрака в британском посольстве в Каире, готовясь к очередному раунду военного планирования, он отказался от предложенной чашки чая и попросил стакан белого вина, который осушил одним глотком[745]. Когда хозяйка дипломатично выразила удивление, он сообщил, что это его третья порция спиртного за день – утром он уже выпил два стакана виски с содовой. Сибаритство Черчилля, которое никуда не делось даже в стрессовых условиях военного времени, было само по себе произведением искусства. Взять его привычку к нижнему белью из розового шелка[746].

Он был привередлив в еде – слуги знали, что ни в коем случае не следует подавать ему блюда, весьма многочисленные, которые он не выносил, в том числе сосиски, капусту, солонину и рисовый пудинг[747]. Один подчиненный военных лет подсчитал, что он выкуривает около шестнадцати сигар в день[748]. «Меня потрясло, что человек может столько курить и столько пить, оставаясь в прекрасной форме», – вспоминала Элеанора Рузвельт[749].

Примерно через десять месяцев после саммита в Касабланке, в ноябре 1943 г. впервые встретились три военных лидера главных стран-союзниц – Черчилль, Рузвельт и Сталин. (Еще одна, последняя их встреча состоится в Ялте, когда война будет близка к завершению.) Хотя сегодня американцы почти не помнят о Тегеранской конференции, ее результаты будут иметь огромные последствия как для Черчилля, так и для Оруэлла. Премьер-министра она вгонит в долгий период мрачного настроения, писателя и журналиста заставит написать его великий роман.