Не слушая его, Саша побежал вдоль здания, глядя вверх.

Вот оно, единственное ярко освещенное окно на третьем этаже. Пожарная лестница… ох ты, метрах в десяти от него. Единственный путь к окну – узкий выступ, опоясывающий здание примерно на полметра ниже края окна. И таких выступов несколько на разной высоте. Такая архитектурная деталь… Самый подходящий – вот этот.

Всматриваясь в этот выступ, Саша поежился. Еле-еле уместится нога… А навернешься оттуда – костей не соберешь…

Вот если бы можно было подстраховаться… Веревкой, например, с крыши… Но где ее искать, ту веревку, да и одному в этом случае не обойтись, а тащить на крышу слепошарого очкарика Федьку – дохлый номер.

Он повернулся к Федьке.

– Вот что, – скомандовал он, – сейчас пойдешь, позвонишь ноль два. Скажешь так: вооруженный преступник захватил заложника. Кто да что – не объясняй, не поверят. Не знаю, мол, и все, дежурю тут на вахте, не моего ума дело. Прикинься пеньком. Потом будешь ждать где-нибудь поблизости от лаборатории, пока я не открою дверь… изнутри. Только не нарывайся, поймешь, что дело плохо – уходи. Да, еще… входную дверь оставь открытой.

Заартачится – по морде дам, подумал он, взглядом гипнотизируя Федьку.

Но Федька по его тону понял, что артачиться не стоит, и молча потрусил ко входу в институт.

Саша, прыгая по газону, подобрался к пожарной лестнице, примерился, подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину, подтянулся и полез наверх.

Иван Уткин и Павел Петраков сидели друг против друга за столом в квартире Петракова. Несмотря на то что балконная дверь была открыта настежь, в комнате стоял тяжкий табачный дух.

Они сидели уже давно. Сначала разговор шел туго, но все же шел, и Иван все больше убеждался, что Петраков ничего не знает об Ольге. До вчерашнего дня он старался вообще о ней не думать, не в силах простить ей измены и предательства. Но вчера он получил письмо от тещи, обращенное, как обычно, к «Оленьке и Паше». Теща по старинке писала им письма, экономя на телефонных счетах. Он понял, что с Ольгой произошло что-то неладное. Не могла же она совсем ничего не сообщить матери об их разрыве и о своем отъезде. Его охватило тягостное беспокойство, не отпускавшее ни днем, ни ночью. Оно-то и погнало его сегодня в общежитие к Галке Лившиц, в надежде узнать у нее, куда же могла подеваться Ольга.

Когда до Петракова дошло, в чем его подозревает Иван, он изумился так неподдельно, что Иван окончательно убедился – Петраков ни при чем.

После этого разговаривать стало легче, и разговор пошел совсем в другом русле. Они стали прикидывать, кто же мог стоять за всеми произошедшими событиями. Их «мозговой штурм» был менее эмоциональным, чем у Лизы и Людмилы, но гораздо более продуктивным. Оба были учеными, привыкшими сопоставлять факты, отслеживать коррелятивные связи и выявлять закономерности.

Имя Зои Болдиной всплыло, когда обсуждали возможное покушение на Лизу на Песчаном озере. Их там, кроме Лизы, было четверо. Людмила была вне подозрений, к тому же она и плавать-то не умела. Друг друга они теперь тоже не подозревали. Оставалась одна Зоя…

– Не может быть, – усомнился Иван. – Доплыть до середины озера, пытаться утопить человека, вернуться назад… И все это под водой, незаметно… Трудновато для женщины, не смогла бы она.

– Если кто и смог бы, то именно она, – мрачно возразил Павел. – Она в юности занималась как раз подводным плаванием, занималась серьезно и успешно. Была первым номером в сборной России, гордостью института.

– Постой, постой, – встрепенулся Иван. – Зоя Колычева, это она? Я фотографию видел в меде, на доске «Наши лучшие выпускники», еще подумал, что похожа…

– Да, она. Болдина – это по мужу. – Павел сжал кулаки, помотал головой. – Нет! Не могу поверить, не могу. Я столько лет ее знаю…

– Кто тогда? – спросил Иван, и вопрос повис в воздухе.

Тут-то и позвонила Людмила.

После первых же ее слов Петраков включил громкую связь, и они с Иваном, напряженно переглядываясь и боясь упустить хоть слово, слушали ее возбужденный рассказ.

Дальше они действовали как один человек, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда.

– У тебя где машина, в гараже? – спрашивал Иван, сбегая вниз по лестнице. – Давай на моей.

– Надо следователю позвонить! – старался перекричать шум ветра и удары грома Петраков. – Тому, который ведет дело!

– Из машины позвонишь! У тебя телефон с собой?

– С собой! Давай сразу на Шевченко поворачивай, так ближе!

– Понял! Ну, вперед!

– Вперед!

Гром рокотал почти непрерывно, но Саша был этому рад. Старая ржавая лестница раскачивалась и громко скрипела под ним, и он боялся, как бы его не услышали там, наверху.

Добравшись до третьего этажа, Саша увидел, что выступ, по которому он намеревался добраться до окна лаборатории, шире, чем ему показалось снизу. Нога встанет свободно, даже еще останется пространство. Это его здорово приободрило.

Отсюда было ясно видно, что окно не закрыто, а только прикрыто. Ближняя к Саше рама слегка уходила внутрь. Это тоже было здорово, а то попробуй разбей стекло без всяких подручных средств, а главное, без надежной опоры.

Держась за лестницу, он примерился. Так, идти придется, распластавшись по стене, прижимаясь к ней всем телом. Главное – помнить правило физики: центр тяжести не должен выходить за площадь опоры. Центр тяжести у человека в районе пупка, значит, надо, чтобы пузо было как можно ближе к стене.

Эх, если бы этот выступ лежал на земле, он бы прошел его на счет «раз». Или невысоко над землей, пусть бы даже метрах в трех. А вот когда под ногами бездна…

Да ладно, бездна, одернул себя Саша. Всего-то третий этаж. Это не с самолета падать…

Держась за лестницу, Саша ступил на выступ.

– Тихо-тихо-тихо-тихо, – приговаривал он сам себе еле слышно, одним дыханием.

Шаг левой, подтянуть правую, смотреть вперед. Ну!..

Первые шаги Саша сделал, придерживаясь за лестницу, потом отпустил ее и отчаянно шагнул вперед. Все. Теперь точка невозврата была пройдена, вернуться уже нельзя. Даже посмотреть назад нельзя. Теперь только вперед. Шаг левой, подтянуть правую, смотреть вперед. Тихо-тихо-тихо-тихо…

Едва выехав на улицу Шевченко, Иван и Петраков намертво застряли. Дорогу перегородил трамвай. Рекламный щит, сорванный ветром, занесло на провода, что-то там замкнуло, и трамвайная сцепка из двух вагонов заклинила перекресток.

Сзади их тут же подперли ехавшие следом машины. Справа была плотная стена ровно подстриженного кустарника. Ни развернуться, ни сдать назад было нельзя. Оставалось сидеть и ждать, пока аварийные службы наведут порядок.

Иван злобно колотил кулаком руль и шепотом ругался нехорошими словами. Павел дозванивался следователю.