устали! — хрипло взывал он, врезаясь в толпу людей, бегущих во тьме. — Ложись и закрепляй за собой эту высотку!

Потом его сильный голос слышался в другом месте:

— Да обернитесь же вы, черти! Никто за вами не гонится, кроме вашей совести.

Он разослал всех, кого только мог разыскать в этом столпотворении, по дорогам и деревням с приказом: вгрызаться в землю, стоять насмерть. Но только в пятнадцати километрах к северу от Орла основную массу красноармейцев отступавшей в беспорядке дивизии удалось остановить, задержать, собрать в единый действующий кулак.

Это случилось 13 октября, а на другой день к вечеру на станции Отрада, где обосновались уцелевшие штабисты и политотдел, Восков встречал нового начдива и присланных с ним штабармом командиров.

— Петро!

— Семен!

О многом хотелось поговорить давним боевым соратникам Солодухину и Воскову. В памяти были живы летние бои под Петроградом, штурм Красной Горки.

— Показывай карту, Семен. — Упрямо смотрели из-под черных бровей глаза Солодухина, слова слетали с сухих сжатых губ. — Да с таким прицелом, чтоб в ближайшие дни повернуть Девятую на врага!

— Прицел такой имеется, — на лицо Воскова набежала улыбка, — еще из Питера его вез.

«Даешь Орел!», «Смерть врагам!», «Ни шагу назад!» — эти слова, которые только что произносились в штабном вагоне на станции Отрада, где обосновались начдив и военком, повторяли стяги на станционном здании, эшелонах, перекрестках дорог. В вагон все время входили вызванные люди, на платформах разгружалось вооружение, вокруг станции строились маршевые роты, связные начдива и инструкторы политотдела беспрерывно курсировали между полками и штадивом. Белое офицерство не подозревало, что в часы, когда оно развязало грабеж города, в полутора десятках верст вызревал план мощного контрудара по орловской группировке деникинской армии.

На первом же совещании, после кратких докладов комбригов Локтионова, Шишковского и Куйбышева, новый начдив четко наметил задачи дивизии или, как их в шутку прозвали комбриги, «четыре кита Солодухина».

— Первое: кончить с отступлением, — сказал он. — Победа или смерть — иного решения нет. Второе: у нас так тылы распухли, что не поймешь, кто кого обслуживает. Кончать с этой неразберихой. Третье: наши злейшие враги — паникерство и дезертирство. Четвертое: повысить бдительность, покончить с ротозейством…

Подтянутый, молодцеватый, с орденом Красного Знамени на френче — редкостью еще для той поры, начдив внимательно оглядел лица боевых командиров. Уже мягче сказал

— Мы приехали с Петроградского фронта. Здесь враг, пожалуй, посильнее. Вижу, что среди вас много опытных командиров. Будем бить врага вместе.

Слово за ним взял Восков. Что добавить к словам начдива?

— Пусть каждый коммунист сплотит вокруг себя группу красноармейцев, которые будут его опорой и в бою, и в походе. Помните, что за битвой под Орлом пристально следит вся наша партия, судьбами Орла живет в эти дни Ленин. За битвой под Орлом наблюдают и наши враги, ожидая военного поражения и гибели Советской республики. Так дадим же клятву, что уже завтра мы развеем надежды врагов. Завтра мы умрем или сокрушим врага.

Командиры расходились далеко за полночь. А Восков, поспав после их ухода два-три часа, вдруг поднялся, собрал в планшет несколько газет, брошюр.

— Ты куда это собрался, Семен Петрович? — скосил в его сторону сонный взгляд начдив. — Для командования связные есть.

— Твое дело, Петр Адрианович, командовать, — засмеялся Восков, — а наше, комиссарово, вести людей вперед. Поеду к своим землякам-конникам.

Он узнал, что в подчинение дивизии передан конный партизанский отряд, в котором много полтавчан. Комиссар отряда, раздражительный темнолицый сибиряк, встретил его без большого радушия:

— В дивизию, значит, нас подбираете? А где же эта дивизия и ее командование? В Серпухове или подальше?

Восков спокойно разъяснил положение дивизии.

— Увидите вы скоро и командование, и победы, — пообещал он конникам и пошутил: — А пока глядите на военкомдива — вашего земляка. В девятьсот пятом меня судили в полтавском окружном суде. Так что я ваш земляк со стажем.

Разговор завязался, конники подобрели.

— Что же это, товарищи конники! — Семена осенило. — Бьемся мы за новую жизнь, а зовем вас по-старому. Не назвать ли ваш отряд Червонной кавалерийской бригадой? Чтоб весь мир услышал о красных кавалеристах.

Он не забыл об этом, и такой приказ, к большому удовольствию вчерашних партизан, был разослан по дивизии.

Восков круглые сутки объезжал части, проверял работу комиссаров, подоспел к атаке на офицерский корниловский батальон, который беспечно выдвинулся вперед и не ожидал, что его довольно быстро отбросят. Известие об отступлении деникинцев на участке 80-го полка облетело дивизию и приободрило бойцов. Солодухин все время рассылал по полкам записки с просьбой вызвать Воскова и наконец приехал за ним сам.

— Поменяемся, Семен, местами, — ворчливо сказал он, — побалакай по двадцать часов в сутки с народом в штабе, а я за тебя по двадцать верст в сутки исхожу.

— А я и здесь балакаю, — посмеялся военком.

Всего несколько дней прошло со времени отхода дивизии из Орла. Но это была уже не прежняя дивизия. К командованию батальонами и ротами пришли люди, готовые стоять насмерть, в состав политработников влились молодые энергичные коммунисты, растерянность бойцов уступила место нетерпеливому ожиданию: «Когда же?..» В маленькой комнате политотдела круглосуточно горел свет.

— Никогда я столько не писала, — жаловалась Сальма.

— Никогда не было таких жестоких боев, — возражал ей Восков. — Да, кстати, все хочу тебя спросить… Что это за новый секретарь политотдела появился — Каляева?

Сальма только рукой махнула. Начдив несколько раз, зачитывая вслух телефонограммы, спотыкался на ее фамилии, и не то всерьез, не то в шутку переделывал «Конвиллем» на «Каляеву». С его легкой руки все, даже в политотделе, начали называть ее товарищем Каляевой.

— А, ладно, — засмеялась она. — Каляева — так Каляева! Скажи лучше, скоро ли мы двинемся из Отрады?

— Политработникам положено знать раньше других, — отшучивался он. — Но по секрету скажу, что у нас уже все есть для наступления: люди, которые верят в победу, умный план и даже анализ собственных неудач. А знаешь, как это важно — дать правильную оценку неудачам?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.

«ХОЧУ ЗНАТЬ ПРАВДУ»

Что он делал при неудачах? Были же у отца и просчеты, и ошибки, просто невезенье. Что он делал в таких случаях?

Да, ей не повезло. Ее придерживают. Теперь, после разговора с радистом, который прибыл оттуда, это очевидно. Радиста она помнила. Николай разузнал что она делала все это время. Присвистнул:

— Обо всех-то ты знаешь. Потому тебя, Воскова, и держат здесь.

Она не сразу поняла, переспросила.

— Ясно как дважды два, — он пожал