Нам часто придётся сталкиваться с этой железнодорожной веткой, поэтому немного остановимся. О качестве её постройки мы уже сказали, такими же были и рельсы: они относились к так называемому облегчённому типу, и поэтому по ним могли ходить только очень лёгкие и, естественно, малосильные паровозы — так называемые овечки. Эти паровозы были в состоянии тащить только семь-восемь обыкновенных вагонов, и при этом для преодоления Шкотовского перевала их нужно было сцеплять попарно. Но, так или иначе, движение по дороге было интенсивным: почти через каждые полтора-два часа следовал поезд, везущий лес или уголь. Два раза в день проходил и пассажирский поезд.

На ветке имелось несколько станций и разъездов, перечислим их по порядку, начиная от станции Угольной.

Первым разъездом был Озёрные Ключи, около которого имелся второй угольный рудник, названный в честь революционера Артёмовским, в то время он только начал разрабатываться. На нём действовало всего две небольших шахты, и они давали бурый уголь, годившийся только для отопления жилищ. 3а этим разъездом около речки Майхэ находилась платформа с таким же названием, затем сравнительно большая станция Шкотово, за ней платформа Смольяниново у села Романовки, через 6 километров — станция Новонежино, а ещё через пять — платформа Лукъяновка и на расстоянии 4 километров от неё — станция Кангауз, конечная.

Это пояснение необходимо, так как в последующем жизнь Бориса Алёшкина в течение нескольких лет будет связана с этой железнодорожной веткой и всеми станциями, нами перечисленными.

Конечно, всё, что мы только что описали, к настоящему времени подверглось огромным изменениям. Те посёлки, которые в далёкие двадцатые и тридцатые годы ХХ века, представляли собой группу небольших домиков, а вместо станционных зданий стояли отслужившие век железнодорожные вагоны, теперь превратились в города с вокзалами, а сама дорога, доведённая до Сучанских рудников, электрифицирована, пассажирские электрички по ней ходят через каждые два-три часа, грузовые поезда состоят из двух-трёх десятков вагонов.

Но вернёмся назад в то время, когда нашему герою ещё не было и восемнадцати лет.

Мы почти ничего не сказали о той работе, которую он вёл как секретарь комсомольской группы на курсах, отнюдь не потому, что мы не учитываем важности и необходимости этой работы, а просто потому, что тогда для каждого комсомольца выполнение своих обязанностей было таким же обычным и совершенно обязательным делом, что этому как-то не придавалось особенного значения.

Конечно, во время занятий курсов комсомольская группа регулярно, не реже чем раз в неделю, собиралась, обсуждала свои курсантские дела, организовывала помощь неуспевающим, обсуждала поведение отдельных ребят, так или иначе нарушивших комсомольскую дисциплину. Бывали случаи, когда парень, впервые попав в большой портовый город, наполненный разными соблазнами, не мог удержаться и бывал замечен в нетрезвом состоянии, или его видели заходящим в дом, который, хотя уже и не назывался открыто публичным, но, к сожалению, такие функции всё ещё выполнял и т. п. Строго осуждая провинившихся на своих собраниях, комсомольцы вместе с тем старались вовлечь в свои ряды как можно больше курсантов, и это им удавалось. Правда, группа не имела права сама принимать в комсомол — она не была постоянной ячейкой, но она могла рекомендовать тех или иных ребят, изъявивших желание к вступлению в комсомол, их принимали прямо на заседаниях укома. К концу учёбы на курсах почти все уже были комсомольцами.

Кроме того, еженедельно выпускалась стенная газета. В ней было много заметок, написанных и Алёшкиным.

Конечно, вся эта работа проводилась при его непосредственном участии и руководстве. Когда после экзаменов Борис отчитывался на заседании укома, то его работу признали вполне удовлетворительной. А когда перед отъездом в Шкотово он улучил минутку и забежал к Вольке Барону, тот заявил, что уком по-прежнему считает нужным оставить его в числе внештатных инструкторов, а если он останется в Шкотове, то и рекомендовать его в секретари сельской ячейки.

За эти полгода шкотовская ячейка так разрослась, что её пришлось разделить на две — сельскую и гарнизонную, в последней останется секретарём Володя Кочергин, а в сельской пока ещё секретаря не было. Кроме того, Волька предложил Борису подумать об организации работы с детьми, о создании пионерских отрядов:

— По всей стране, — сказал он, — пионерское движение вот уже два года как растёт и ширится, а у нас в Приморье ещё отстаёт. Нам надо им серьёзно заняться!

«Ну вот, — подумал Боря, — и здесь мне опять детей подсовывают! Я и учителем-то отказался пойти, чтобы с детьми дела не иметь, а тут и комсомол на меня это наваливает!» Но, конечно, Барону о своих мыслях он не сказал.

* * *

К Сучанскому поезду, приходившему из Владивостока в Шкотово около двух часов дня, кроме пассажиров, следовавших в сторону Кангауза, и провожавших их лиц, на перроне станции всегда собиралась местная молодёжь, свободная в это время от работы, в том числе и ученики школы, находившейся теперь в гарнизоне, возвращавшиеся после уроков домой в село. Все они прохаживались по перрону, рассматривали отъезжающих и приехавших, делились своими впечатлениями, смеялись, шутили, озорничали, одним словом, занимались всем тем, чем, вероятно, занимаются молодые люди на захолустных железнодорожных станциях и сейчас.

Борис, волоча за собой большие тяжёлые узлы, выбрался наконец из вагона и с трудом дотащил свою поклажу до стены станционного здания, причём ему пришлось пробираться через толпу ребят и девчат, болтавшихся на перроне. Многие его узнали и громко приветствовали. Кое-кто подошёл к нему, поздоровался за руку и начал расспрашивать его о том, надолго ли он приехал. Некоторые подсмеивались над его багажом и даже предлагали свои услуги по доставке домой.

Он пока отделывался ничего не значащими ответами и стоял около проклятых узлов, отдуваясь. Переноска их от вагона да здания станции далась ему нелегко. Одновременно он оглядывался по сторонам, ища рогульку, они иногда приходили к поезду. Их в Шкотове было всего двое, но чаще они сидели у какой-нибудь лавки, где возможность заработка была вероятнее: приезжавшие в Шкотово крестьяне услугами рогульки пользовались редко.

Во Владивостоке на вокзал Борю провожал отец, и один из узлов, причём, вероятно, наиболее тяжёлый, нёс он, а здесь парню предстояло всё тащить одному.

Продолжая отдуваться, он соображал, чьими же услугами ему воспользоваться, а пока достал новенькую пачку «Пушки» и закурил. Для многих шкотовских ребят такие папиросы были непозволительной роскошью, ведь большинство из них курили без ведома родителей и пользовались для своих цигарок самосадом — доморощенным табаком, который, кстати сказать, курило и большинство крестьян. Увидев шикарные папиросы, многие из этих ребят потянулись к ним,