– Не могу вам ничего посоветовать, – ответил Корбетт, – никогда не был в таком положении. Но полагаю, вам следует уведомить вашего страховщика профессиональной ответственности. Кто ваш страховщик от ошибок и упущений?

Ошибок и чего? Страховщик? Марк посмотрел на Тодда, который уже смотрел на него таким же оцепеневшим взглядом.

– Я должен проверить, – промямлил Марк.

– Проверьте, – сказал Корбетт. – А теперь, пожалуйста, уходите и заберите свои документы.

Питер прошел к двери и открыл ее. Марк собрал бумаги и вслед за Тоддом вышел из комнаты. Кто-то захлопнул за ними дверь. Миловидной секретарши за столом не было. Обшитый дубовыми панелями лифт на обратном пути показался удушливым. А швейцар – куда менее приветливым. Они не обмолвились ни словом, пока не оказались в машине Тодда и Марк не швырнул папку с документами на заднее сиденье.

Вцепившись в руль, Тодд произнес:

– Таково было последнее дело, с которым мы обратились к этому самодовольному хрену.

Откуда-то у Марка вдруг всплыло чувство юмора, и он начал хохотать. Видимо, чтобы не расплакаться. Тодд тоже разразился смехом, и они надрывались от хохота всю дорогу, пока не припарковались позади «Забияки».

Зола нашла их все в той же кабинке, на столе стояли пустые пивные кружки. Ей довольно было одного взгляда, чтобы понять: они здесь надолго. Зола скользнула на место рядом с Марком и посмотрела на сидевшего напротив Тодда. Оба молчали, и она в конце концов спросила:

– Ну, как все прошло?

– Ты когда-нибудь слышала о страховании профессиональной ответственности юристов? – вопросом на вопрос ответил Тодд.

– Кажется, нет. А что?

– Похоже, каждый лицензированный адвокат обязан иметь такую страховку – от ошибок и упущений, – пояснил Марк. – Эта страховка нужна на тот случай, если адвокат попадает впросак, совершает какую-нибудь ошибку – например, задерживает дело до истечения срока давности и по нему уже никогда нельзя будет возбудить иск. Клиент приходит в ярость и предъявляет иск адвокату, и тогда компания, в которой адвокат застрахован от профессиональных ошибок и упущений, встает на его защиту. Очень, кстати, разумная страховка.

– И очень плохо, что у нас ее нет, – добавил Тодд.

– Нам бы она сейчас очень пригодилась. Мы пропустили срок давности по делу Рамона, Зола. Он истек двадцать пятого февраля, через два года после смерти ребенка. Таков по виргинским законам срок давности. Ты это изучала в Школе?

– Нет.

– Тогда нас трое, несведущих. Срок истек через шесть дней после моей встречи с Кунсом и за два дня до того, как я впервые позвонил в фирму Корбетта. Обойти этот факт никак невозможно, и виноват только я.

– Мы, – поправил его Тодд. – Фирма. Один за всех, все за одного, так ведь?

– Расскажите подробней, – попросила Зола.

– Парочка его лизоблюдов, – объяснил Марк, – заметила это, просматривая наши бумаги. Притащили его самого, и он велел нам выметаться. В какой-то момент мне показалось, что Корбетт сейчас вызовет охрану, чтобы нас выпроводили из здания.

– А он просто душка, как я погляжу, – заметила Зола.

– Его не в чем винить, – возразил Тодд. – Он просто должен был сделать все, чтобы его фирма осталась в стороне. Не каждый день приходит пара придурков с крупным делом, которое уже почило в бозе, а они настолько тупы, что даже понятия об этом не имеют.

Зола кивнула и постаралась осмыслить услышанное. Марк сделал знак официанту и попросил повторить заказ.

– И как Рамон воспринял эту новость? – поинтересовалась Зола.

Марк хмыкнул:

– Я ему еще не звонил. Думаю, лучше это сделать тебе.

– Мне?! Это еще почему?

– Потому что я – трус. А ты сумеешь его охмурить. Пригласи его выпить. Мобилизуй все свое обаяние. Оно произведет на него впечатление, и, возможно, он не вчинит нам иск на пять миллионов.

– Ты шутишь, – произнесла Зола.

– Да, Зола, шучу. Это мой косяк. Я встречусь с Рамоном сам и, возможно, как-нибудь его урезоню. Настоящая проблема не он, а Моссберг. Тот сидит у телефона и ждет, что скажет наш эксперт. Рано или поздно, лучше рано, я вынужден буду сообщить ему правду: наш иск почил в бозе. Он, можно не сомневаться, подаст на нас в суд от имени Эйши, и тут-то наша маскировка лопнет. Все очень просто.

– Зачем ему преследовать нас по суду, если у нас нет ни страховки, ни активов? – спросила Зола.

– Потому что он адвокат. Он преследует всех.

– Минутку, – перебил его Тодд. – Это очень хороший вопрос. Что, если мы просто поедем к Моссбергу и выложим ему всю правду? Он живет в Чарлстоне, и ему плевать, что делается здесь у нас. Признаемся ему, что мы бросили Школу и пытаемся перехватить хоть какую-то мелочевку, как говорится, на улице, не имея официальной лицензии. Да, мы прошляпили это дело и приносим свои извинения. Мы просто кучка идиотов. Но зачем предъявлять нам иск, если у нас ничего нет? К чему напрасно тратить силы? Черт возьми, у него ведь прорва других дел.

– Ладно, – согласился Марк, – в Чарлстон поедешь ты, моему «Бронко» такая дорога не по зубам.

– А что ты скажешь Рамону? – поинтересовалась Зола.

Официант поставил на стол две кружки пива и содовую. Марк сделал большущий глоток и вытер губы.

– Рамону? Ну, думаю, сказать ему правду было бы самоубийством, так что давайте пока солжем. Я скажу ему, что наш эксперт не нашел оснований для иска, поэтому мы будем искать другого эксперта. Нам нужно придержать его и выиграть время. Пусть пройдет несколько месяцев. Не будем забывать, что он два года просидел на этих бумагах и у него семь пятниц на неделе.

– Теперь он не отступится, – заметил Тодд. – Тебе удалось его раззадорить.

– У тебя есть идея получше?

– Нет, пока нет. Самое лучшее – врать ему. Девиз нашей юридической практики: когда сомневаешься – лги!

В пятницу двадцать первого марта, спустя два дня после начала конца НЮП, Эдвин Моссберг еще до полудня звонил дважды. Марк оба раза не ответил. Он прятался в кафе на верхнем этаже старого тесного букинистического магазина неподалеку от Фаррагат-сквер, убивая время за чтением бесплатных ежедневных газет. Как предполагалось, Тодд тем временем сновал по залам Окружного суда, а Зола торчала в больничной молельне, где родственники пострадавших совещались со священниками. Впрочем, Марк сомневался, что они трудились в поте лица. Мечта о большой легкой добыче расслабила их и породила ложное ощущение стабильности.

Теперь, когда мечта столь драматическим образом испарилась, они дрогнули. Все сошлись во мнении, что сейчас требовалось удвоить усилия и огрести как можно больше наличных, пока небо не рухнуло им на голову, но провал лишил их мотивации.