– Артания! – заорал Щецин яростно и врубился в теряды, где тела тускло блистали металлом.

* * *

Придон несся на горячем коне в первом отряде. Он и ворвалсясразу же в куявское войско, едва завидел стройные ряды людей, закованных вжелезо с головы до ног.

Куявы не успели ни развернуться, ни даже опомниться, как онуже рубил, опрокидывал, повергал. Топор в его руке рассекал любые доспехи, какбудто те из сочных листьев. За ним врубилась его сотня, гордая тем, что напалана целое войско – когда еще подойдут остальные! – можно будетрассказывать дома, а все будут ахать: сто против пяти тысяч!

Придон рубил во все стороны, перед ним расступались встрахе, как перед богом войны. Даже потеряв неуязвимость, он оставался героем,чья мощь равна сотне рядовых воинов, на него набрасывались со всех сторон, ноон разбрасывал уже не воинов, а разрубленные тела, за ним двигались егоотборные богатыри, их может остановить только собственная усталость, а нежалкие куявы, ослабить богатырские замахи может только свинцовая тяжесть вруках, жар в черепе и рвущееся из груди сердце.

Рядом взмахивали топорами, стараясь опередить, Ральсвик иМеклен. Их отряды остались далеко позади, оба старались закрыть Придона собой,принять удары на себя, но Придон проламывал оборону куявов первым, а онивынужденно шли следом, расширяя щель.

Везде, где прошел Придон, лежали горы трупов, и везде, гдедрались его богатыри, поле оставалось покрыто мертвыми телами. Битваразъединила их, сошлись уже к вечеру. Дрались без устали, пока солнце не зашло,а на смену не поднялась луна. Поле уже помертвело, везде горы трупов, пораскисшей от горячей крови земле скользят копыта, красные ручьи бегут в низины,а там сливаются в реки.

Но и тогда они дрались на измученных конях. Дыхание ихвырывалось жаркое, с хрипами.

* * *

Где-то к полуночи Вишневич ощутил, что уступает артанам. Аих войска все текли в ночи, словно черное половодье, сменяли усталых бойцов.Куявы же, которым не было смены, медленно отступали. Наконец небо настолькопотемнело от пыли, что бойцы перестали даже различать кончик своего топора илимеча, и битва постепенно затихла.

Он отпустил усталых телохранителей, вернулся в шатер и велелпозвать сыновей. Их у него было трое, но младший остался дома, слишком мал, адвое дрались наравне с рядовыми воинами.

– Сирома, – сказал он, – и ты, Клест… сегодняже ночью уйдете из лагеря.

Сирома кивнул молча, он всегда все выполнял беспрекословно,а Клест спросил настороженно:

– Куда? Зачем?

– В нашу крепость, – ответил Вишневич тяжелым голосом. –Уйдете так, чтобы никто не узнал. Я не хочу всяких слухов… Да-да, я забочусь овсем войске, но кровь моих детей мне дороже. В крепости тоже не оставайтесь, вывидели артанскую мощь.

– Отец, – спросил Клест шепотом, – что тызадумал?

– Возьмете брата, всю семью, – продолжалВишневич, – и сразу же спешите в Куябу. Ее артанам не взять, а здесь онизахватят все. Постарайтесь ничего с собой не брать. У артан быстрые кони, аесли у вас окажется что-то ценное, эти дикари издали чуют добычу…

Клест неверящими глазами смотрел на отца, всегда железного,невозмутимого, а сейчас раздавленного, с поникшими плечами.

– Хорошо, отец, – сказал Сирома, а Клест спросилугнетенно: – Почему ничего не говоришь о себе?

– Я остаюсь, дети мои, – объяснил Вишневич. –Что делать, это моя земля, мои люди, мое войско. Я должен разделить с ними егосудьбу. Вы отомстите за меня, знаю.

– Отец!

– Вы не должны горевать, – сказал онтвердо, – когда услышите, что ваш отец пал в бою…

– Отец! – повторил Клест. Глаза его влажнозаблестели, он бросился к отцу, обнял, прижал к груди. – Отец, как тыможешь…

– Могу, – ответил он с нажимом. – Как будто,не сложи я голову завтра, остался бы бессмертным!.. Нет, просто испустил бы духна роскошном ложе. Какая разница?

Клест почти выкрикнул:

– Есть разница!

– Ты говоришь как женщина, – упрекнул Вишневичмягко. – Да, в этом я понимаю артан. Почему у нас в Куявии полагают, что впостели умереть – хорошо? Не понимаю! Мужчины стремятся жить красиво… иумирать тоже должны красиво. Вы можете гордиться отцом.

Они обняли его по очереди, заплакали и ушли. Он тожечувствовал, что по щекам бегут струйки кипящей смолы, которую обрушивают наголовы врага жители осажденных крепостей.

* * *

Вишневич после ухода сыновей долго сидел в угрюмом молчаниив шатре. Стражам сказал, что будет думать над планом завтрашней битвы, пустьникто не беспокоит зря. На самом деле просто отдыхал, откинувшись на спинкукресла и закрыв глаза.

Какой план, все и так ясно, с утра артане ударят с ещебольшей яростью. Только бы войско устояло, не обаранилось бесполезным бегством.Правда, можно оставить руководство на кого-то из военачальников, есть несколькоочень толковых, а самому с сотней верных людей постараться выбраться еще доначала битвы. Пусть войско гибнет, в Куявии народа много, всегда можно набратьеще, были бы деньги, а деньги есть. И в Куябе, и в разбросанных по страневладениях. Вот сейчас позвать бы личную охрану, велеть седлать коней…

И все-таки что-то мешает, не позволяет. То ли слишком далекои долго жил вне дворца и общекуявских ценностей, пересмотрел взгляды, сталощущать себя не пупом земли, для спасения которого все средства хороши, то линабрался артанскости… Ведь каждый из этих дикарей прежде всего чувствует себячастицей Артании, а уж потом – отдельным человеком! Ну не поворачиваетсяязык кликнуть стражу, велеть седлать коней. Раньше бы сделал, но вот сейчас,когда стал умнее и мудрее… казалось бы, стал намного ценнее для себя, обществаи всей Куявии, ан нет, как раз теперь он и останется, бесславно и бесполезносложит голову под артанскими топорами.

За стенами шатра послышался конский топот. Захрапел конь,донеслись приглушенные крики. Заспорили, зазвенела уздечка.

Вишневич услышал приближающиеся шаги. Он открыл глаза исклонился над картой, что занимала половину стола.

Полог отлетел в сторону, ворвался взволнованный молодойсотник, на щеке пламенеет кровавая полоска, за сотником вошли и остановились увхода Емшан и Ряска, военачальники. Сотник выкрикнул торопливо:

– Княже!.. Артане послали большой отряд на перехватнашего обоза!

Наступила мертвая тишина, первым шевельнулся и выругалсяРяска:

– Проклятье!.. А еще говорят, что артане – самоблагородство!..

– Да, – буркнул Емшан, – напасть на обоз, гденаши жены и дети, – само благородство. Что делать будем, княже?

Вишневич сказал раздраженно:

– Не знаю. У нас слишком мало сил, чтобы отправитьлюдей на защиту обоза.