Принимая душ, я напоминаю себе, что рассталась с Шоном не без причины. А если точно, причин было несколько: мы по-разному видели наше будущее, я была несчастлива, он все время злился.

Короче говоря, душевных страданий было много, а результатов – мало. Думаю, мама наверняка согласилась бы со мной. Конечно, она бы убедила меня поработать над отношениями, и, конечно, отношения стоят определенных усилий, но только если в них нет места злости и вражде, не так ли?

Что бы ни сказал Шон, вряд ли я буду подвергать сомнению собственное решение.

* * *

Шон занял нам столик в самом дальнем углу оживленной кофейни, наполовину скрытый огромным керамическим горшком с искусственным папоротником. Мне не совсем понятен смысл декора этого заведения. Настолько много здесь растений – они стремятся создать атмосферу джунглей? А, неважно. Зато мне нравится, как вкусно здесь пахнет свежемолотым кофе, и наше уединенное место.

Шон придвигает ко мне высокий пластиковый стакан.

– Я взял тебе кофе. – Он криво улыбается. – Ванильный латте с двойной порцией эспрессо.

На этот раз мое сердце сжимается. Конечно, он знает, какой кофе я люблю. Он знает все обо мне, как и я – о нем. Мне не надо заглядывать в его стакан, чтобы узнать, что там кофе средней обжарки, немного сливок, без сахара. А в бумажном пакетике на столе черничный маффин, потому что это единственные маффины, которые Шон ест. Когда мы были вместе, я заставила его попробовать все виды маффинов и выпечки, но он утверждал, что только черничный «приводит в восторг» его вкусовые сосочки.

О, да. Теперь мне уже просто грустно.

– Как поживаешь? – тихим голосом спрашивает Шон.

Э, нет, мы начинаем с того, что будем болтать о пустяках? Я обхватываю чашку обеими руками, чтобы было чем их занять.

– Нормально. А ты?

– Не так чтобы лучше всех, но… – Он пожимает плечами.

Я замечаю, что вид у него уставший. Он мало спит? Я проглатываю вопрос, не задав его вслух. Мы больше не вместе. То, сколько и как он спит, уже не мои проблемы.

– Я скучаю по тебе, – шепчет Шон.

Я торопливо делаю глоток кофе и ничего не говорю в ответ, потому что… потому что, если честно, я по нему совсем не скучаю. Конечно, первое время мне его не хватало. Но потом мою голову стали занимать совершенно другие вещи. Спектакль. Дин…

Я продолжаю молчать, и Шон с подавленным видом продолжает:

– С тех пор как ты ушла от меня, я много думал, копался в себе.

– Это хорошо, я рада. – Ко мне наконец вернулся мой голос.

– Я думал о тех последних шести месяцах и понял, как сильно облажался. Элли, я вел себя как последний козел. – Он говорит искренне. – Но сейчас я понимаю, почему.

Мое горло словно сжимают тисками.

– И почему же?

– Потому что мне было страшно.

Вот зараза. По его глазам видно, как он сейчас уязвим. Я борюсь с невыносимым желанием протянуть руку и сжать его ладонь.

Но я больше не обязана заботиться о нем.

– Твое будущее было распланировано с тех пор, как тебе стукнуло двенадцать. Ты точно знала, чем хочешь заниматься, – это такая редкость! Немногие могут похвастаться такой уверенностью. – Его голос полон сожаления. – Я вот – точно. Я не мечтал с детства о том, что буду работать в страховой компании своего отца. Но это гарантированная работа, и немногим так везет, особенно после окончания колледжа, хотя не скажу, что жду не дождусь, когда вернусь в Вермонт.

– Но тогда ты говорил так, как будто очень этого хотел, – напоминаю я ему.

– Просто у меня нет другого выбора. – Шон кажется раздосадованным. – Я пытался заставить себя радоваться этой возможности. И… если честно, мысль о том, что ты поедешь со мной, делала возвращение домой более-менее сносным. Так мне было легче проглотить эту горькую пилюлю. Но зато это было нечестно по отношению к тебе. У меня не было никакого права заставлять тебя пожертвовать своим будущим, которое ты давно хотела для себя, ради того, чтобы мне было проще смириться с будущим, которое мне навязали.

Я в замешательстве. Шон ничем не давал мне понять, что не хочет возвращаться в Вермонт, но, думаю, это лишь еще одно доказательство нашего недопонимания друг друга.

– На нашем самом первом свидании ты сказала мне, что после окончания университета планируешь перебраться в Лос-Анджелес. И ты продолжала говорить об этом вплоть до нашего разрыва. – Он с пристыженным видом качает головой. – Но этим летом я решил больше не слушать тебя. Я убедил себя, что в твоей жизни нет ничего важнее меня и ты поедешь куда придется, только чтобы быть рядом со мной.

– Нечестно требовать такое от кого бы то ни было, – мягким голосом говорю я. – Мы не можем приказывать другим людям ставить свое благополучие выше их собственного.

– Знаю, выдвигать тебе тот ультиматум было большой ошибкой. Я уже говорил тебе, что много думал об этом. – Шон вздыхает. – И пришел к нескольким выводам.

Внутри у меня все сжимается, когда я наблюдаю, как он засовывает руку в карман своей куртки. Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы это не была маленькая бархатная коробочка.

Я уже сошла с ума, если почти желаю, чтобы он достал пушку? Чтобы он удерживал всех в заложниках до тех пор, пока я не соглашусь вновь быть с ним? Это, конечно, несусветная дикость, но, по-моему, я лучше справлюсь с этой ситуацией, нежели с предложением руки и сердца.

Но Шон вытаскивает из кармана узкий конверт и кладет его на стол.

– Что это? – Я смотрю на конверт так, словно внутри находятся споры сибирской язвы.

– Открой, – настойчиво требует Шон.

Он меня доконает!

– Пожалуйста.

Его искренность заставляет меня сдаться. Я беру в руки конверт. Он запечатан, но мне легко удается подцепить краешек ногтем и открыть его. Я заглядываю внутрь и вижу лист бумаги. С растущей тревогой достаю его из конверта и разворачиваю.

Сначала я прихожу в шок. Потом меня одолевают сомнения. А затем я вообще не знаю, как быть дальше, потому что… что в самом деле я должна сказать на это?

Я неотрывно смотрю на подтверждение оплаты двух билетов на самолет до Лос-Анджелеса, штат Калифорния. Рейс на следующий день после выпускного.

Кусая губу, я поднимаю глаза на Шона.

– Ты и я, детка, – с жаром произносит он. – Вот что мне нужно было сделать прежде всего. Было глупостью пытаться заставить тебя переехать в Вермонт. Я должен был проглотить свою гордость и переехать в Лос-Анджелес. С тобой.

Боже мой, зачем я настояла встретиться в общественном месте? Это плохо. Это значит, что все увидят страдания и унижение Шона, когда я скажу…

– Нет.