Я на дух не переношу этих ублюдков из Сент-Энтони. Противостояние наших команд длится уже довольно давно, так что, если наши команды играют друг против друга, напряжения и грубостей не избежать. Но за последние два года неприязненные отношения переросли в неприкрытую вражду. А пару недель назад несколько игроков Сент-Эй заманили к себе подругу Грейс, забрали у нее телефон и отказывались выпускать из своего захудалого номера в мотеле.

Но сегодня вся вина лежит только на мне. Обе стороны, как обычно, сыпали оскорблениями во время вбрасывания шайбы, вели агрессивную игру, применяли достаточно сильные силовые приемы. А я вышел на лед уже на взводе, так что, когда один придурок замахнулся на меня, мне не удалось сдержаться.

Меня удалили с матча за неспортивное поведение. Ну да, конечно. Если бы рефери услышали хотя бы половину тех мерзостей, которые Коннелли отпускал в адрес наших матерей, то удалили бы этого козла тоже.

А так я оказался единственным отстраненным игроком. Из-за одного удара уже в накаленной и без того игре меня вряд ли исключат из команды, но зато теперь я должен сидеть в раздевалке, потому что мне запретили уходить до тех пор, пока я не получу обязательную головомойку от тренера Дженсена.

Или, может, он снова делегирует свои полномочия О’Ши, который будет только рад возможности снова отчитать меня. Да уж, везет как утопленнику. За последние двадцать четыре часа это будет уже вторая нотация от ублюдка. Вчера он позвонил и пригласил меня в свой кабинет, когда я уже возвращался домой после игры «Ураганов». Плюс ко всему еще и Элли написала о свидании со своим бывшим, так что неудивительно, что в итоге мы с Бо нажрались как черти.

Клянусь чем угодно, если Элли снова вернется к этому недостойному ее придурку, я… что? Снова выйду из себя? «Порву» с ней? Да кто бы говорил? До сих пор я только и делал, что избегал ее. Потому что, если честно, я боюсь того, что она может мне сказать.

Из-за двери доносится глухой звук шагов. Я инстинктивно напрягаюсь. Стоп, это же другая дверь. Не та, что ведет на каток, а та, которая выходит в главный коридор.

– Дин! – Услышав голос Элли, я тут же поднимаю голову.

Черт, как она сюда попала? Ледовая арена строго охраняется во время домашних матчей, чтобы избежать проникновения посторонних в раздевалки и порчи спортивного инвентаря. Просто такое случалось пару лет назад: какой-то безумный фанат команды, с которой мы играли, проскочил в раздевалку и краской написал на наших шкафчиках «ЛУЗЕРЫ». Оказывается, некоторые колледжи принимают к себе пятилеток.

Раздается тихий стук.

– Дин, ты здесь?

– Да, – сипло отвечаю я.

Светловолосая голова Элли заглядывает в помещение. Заметив меня, она идет ко мне. На ней джинсы и красный свитер, волосы небрежно собраны в пучок, и то ли мне кажется, то ли глаза у нее на самом деле красные. Она плакала?

– Как тебе удалось пройти через охрану? – угрюмо спрашиваю я.

– Сказала охраннику, что я твоя девушка и что мне срочно нужно проверить, как там мой парень. Без крокодиловых слез не обошлось. – Она криво ухмыляется. – Умение плакать по команде порой может пригодиться не только на сцене.

– И он купился на это?

– Да. Я была очень убедительной. Но мне пришлось показать ему свое удостоверение студентки Брайара, чтобы доказать, что я не какая-нибудь там диверсантка. – Элли садится рядом со мной. – Почему тебя вышвырнули из игры?

Я смотрю в точку прямо перед собой.

– Я повел себя как кретин и ударил другого игрока. Очень глупо с моей стороны. Так что я заслуженно сижу здесь.

– Наверное. Но все равно это отстой. – Она умолкает. Я ощущаю на своем лице пристальный взгляд ее голубых глаз. – Ты избегаешь меня.

Бегло глянув на нее, я отворачиваюсь.

– Есть немного.

– Немного? Это не измеряется, Дин. Ты либо избегаешь общения с кем-то, либо нет.

– Неправда. Иногда для этого есть уважительные причины. Или происходят неожиданные перемены.

– Например?

Я пожимаю плечами.

– Неважно.

– Еще как важно, – возражает Элли, – но мы можем вернуться к этому позже.

Она кладет ладонь на мою щеку, опускает ее к подбородку и поворачивает мою голову к себе, заставляя смотреть ей в глаза.

– Я знаю, ты сердишься на меня за то, что я встречалась с Шоном.

– Я не сержусь. Ты можешь встречаться с кем хочешь. – Мой голос звучит безразлично, но внутри меня бушует гнев. – Но только давай обойдемся без этого лицемерия. Разве мы не должны предупреждать друг друга, если хотим переспать с кем-то другим?

– Я не спала с ним.

– Нет?

– Нет, – твердо отвечает Элли. – А если ты игнорировал меня только потому, что думал, будто мы с Шоном снова сошлись, то могу уверить тебя: это не так. Он хотел, но я сказала «нет».

Я не могу объяснить, откуда взялась нахлынувшая на меня волна облегчения.

– Хорошо, – беззаботно отвечаю я, но, судя по ее взгляду, Элли понимает, как приятно мне было узнать об этом.

Она берет мою руку и переплетает наши пальцы.

– Между мной и Шоном все кончено. Я не хочу снова быть с ним, и именно это я и сказала ему вчера вечером.

– Готов поспорить, твой ответ ему совсем не понравился.

– Нет, конечно, но ему придется с этим смириться. – Она проводит большим пальцем по моим чувствительным костяшкам. Они больше не кровоточат, но Элли ахает так, словно мне ампутировали кисть, а потом строго говорит: – Не нужно было тебе драться.

– Хоккеисты – народ импульсивный. Бывает, мы деремся, но это же не конец света.

– За что ты ударил того придурка? Что он сказал тебе?

– Я даже уже не помню, – признаюсь я. – Все было как в тумане, к тому же у меня с самого начала матча было жуткое настроение.

На лице Элли появляется виноватое выражение.

– Из-за меня?

– Нет. – Я сжимаю ее пальцы. – О’Ши снова докопался до меня из-за очередной долбаной фотки в Instagram.

Я хрипло усмехаюсь.

– Похоже, теперь мне стоит быть поосторожнее в «Малоун».

– О’Ши – это помощник вашего тренера? Тот самый, который заставил тебя работать со школьной командой?

– Тренер по работе с защитниками, если совсем точно, и да, это был он.

– Понятно, а о какой фотографии идет речь? Погоди, фотография из «Малоун»? Фотография нас? – Ее лицо становится мертвенно-бледным.

– Нет, – успокаиваю я ее. – Меня и Пенелопы, той фанатки, которая присосалась к моей шее. О’Ши был в ярости.

– Почему? Публичное выражение чувств запрещено? – и Элли тут же быстро добавляет: – Я знаю, что ты не проявлял к ней никаких чувств – она сама набросилась на тебя. Но чисто гипотетически, даже если бы ты ответил ей, это что, уголовно наказуемо?