– Вы сеньор Руис де Гауна, верно? – сказал я, не зная точно, как разрулить ситуацию. Имя отца Эсти начисто вылетело у меня из головы. Интересно, должен ли я его помнить?

– Кракен… – повторил мужчина. Видимо, он помнил меня еще с тех пор, когда мы с Эсти были подростками, и наши школьные компании иногда объединялись, чтобы вместе подняться на вершину Горбеа или Сан-Тирсо.

– Простите, молодой человек! Вы не имеете права здесь находиться, если вы не родственник одного из больных, – обратилась ко мне худая медсестра ростом выше меня, подходя к отцу Эстибалис и указывая ему вновь усесться в инвалидное кресло.

– Я ищу комнату 238, но боюсь, что она не в этом крыле. Не могли бы вы мне помочь? – ответил я, последний раз взглянув на отца моей напарницы, и мне показалось, что при появлении сестры он сник и напустил на себя рассеянный вид.

– Выйдите из этого крыла и направляйтесь по синему коридору, комната будет прямо, – сказала женщина.

Я послушно ретировался и вскоре нашел нужную дверь. Постучался костяшками пальцев и принялся ждать, однако на мой стук никто не отзывался. Я постучал настойчивее и наконец получил ответ.

– Кто там?

Голос у него был надтреснутый, будто он был болен затянувшейся пневмонией. Я открыл дверь и увидел сгорбленного старика, сидящего на металлическом стуле на колесиках. Прямые белые волосы, скулы, выпирающие на худом лице, обтянутом кожей, которое когда-то было приятным и даже красивым, но сейчас полностью изменилось из-за возраста. Он был смугл, как большинство людей, всю жизнь проработавших в поле. На нем был нелепый костюм с галстуком, словно он ждал моего появления или собрался в качестве почетного гостя на какое-нибудь муниципальное мероприятие.

– Дон Тибурсио?

– Он самый. А вы кто такой? – настороженно ответил он.

– Я инспектор Унаи Лопес де Айяла. Я расследую дело и думаю, что вы с вашими знаниями о часовне Консепсион в Сан-Висентехо могли бы оказать мне неоценимую помощь.

– Неужели что-то случилось с часовней? – спросил он с некоторым волнением в голосе.

– Нет, не беспокойтесь, здание в отличном состоянии и стоит на своем месте. Помните ли вы Тасио Ортиса де Сарате?

– Археолога, который выступал по телевизору? Конечно, как его забыть… Настоящий ураган, у меня голова шла от него кругом, пока он не убедил меня выступить в его замечательной передаче. Отличный парень; кто бы знал, что все так кончится. Он принадлежал к одной из тех семей, которые… Ну, вы меня понимаете: эти семьи жили на своем месте с начала времен, и никто не думал, что с ними может что-то случиться… Лично я… всегда верил в равенство, да, именно так: равенство с большой буквы. Да не стойте вы в дверях, присаживайтесь вот тут рядом. – Он указал на маленький деревянный стул возле окна, выходившего на крышу, покрытую светлой черепицей.

– Мне сказали, что вы занимались последней реконструкцией храма и что вы в этом деле мастер, каких уже не осталось, а кроме того, специалист по иконографии храма Сан-Висентехо.

– Скажем так: в моей семье было несколько поколений строителей… – машинально сказал он, словно в прошлом говорил это тысячи раз.

– Если б вы дали мне один хороший мастер-класс, я был бы очень вам благодарен.

– Мастер-класс? – На лице у него мелькнула озорная улыбка. – Молодой человек, не затруднит ли вас открыть этот шкаф?

Я подчинился, не понимая, зачем ему это понадобилось, и под тремя пиджачными костюмами обнаружил шкатулку, украшенную морскими раковинами.

– Дайте-ка мне этот ящик.

Дон Тибурсио открыл шкатулку и достал тяжелый железный ключ, похожий на тот, который в Вильяверде каждый месяц передавали друг другу немногие оставшиеся жители, чтобы залезть на колокольню и звонить в колокол.

– Это копия. Мне передал ее представитель семьи владельца в период реконструкции. Им так понравилась моя работа, что они разрешают мне приезжать когда вздумается, но я никуда не езжу с тех пор, как перестал водить машину. Молодой человек, у вашего автомобиля вместительный багажник? – Его лицо вновь приобрело хитроватое выражение.

Через полчаса мы были в Сан-Висентехо.

Дон Тибурсио улыбался, сидя на пассажирском сиденье, пока мой «Аутлендер» несся вдоль дубов и буков. Дорога делалась все более узкой, и обилие зелени доносило до нас свежесть летнего утра.

Я оставил машину на обочине, достал инвалидное кресло и выкатил его на поляну, покрытую блестящей газонной травой, в центре которой возвышалась маленькая часовня в романском стиле.

– Отлично, юноша. Эта часовня – настоящий уникум. Что именно вы желаете знать об этом чуде?

Я подкатил кресло дона Тибурсио к задней части часовни, поставил перед апсидой и указал на барельеф: лежащих юношу и девушку, чьи нежные лица располагались в нескольких метрах над нашими головами.

– Вы не могли бы о них рассказать? Что означает этот барельеф?

Его лицо покрылось морщинами, обозначающими удивление. Он бросил на меня взгляд, который я не сумел истолковать: пытается ли он меня расшифровать или каталогизировать.

– Вы имеете в виду фигуры?

– Да. Что они символизируют? – настаивал я.

Старик смотрел на барельеф так, будто мечтал о нем всю жизнь – и вот наконец встретился с ним. Или, наоборот, прощался…

– Разумеется, в них заложена глубочайшая символика. Они – душа того, о чем это строение желает поведать миру. Все, что вы видите вокруг, подчинено их истории. Это иконографическое изображение герметической пары, или алхимического брака. Нечто подобное можно увидеть лишь в Сан-Бартоломе на реке Лобос, в Сории.

– Эта церковь как-то связана с Орденом тамплиеров?

– Здание принадлежало военному ордену. Тут мнение ученых совпадает. Но камни его хранят куда больше секретов. Попробуйте вчитаться в них как в книгу. В 1162 году, а именно такова вероятная дата строительства этой часовни, жители деревни не имели доступа к чтению, поэтому читали изображения. Мы, потомки тех крестьян, утратили эту способность, отчасти потому, что у нас не хватает знаний. Однако я могу помочь вам увидеть то, что вижу я, это не так сложно. На самом деле перед нами главная, изначальная история. Она рассказывает о первой паре, Адаме и Еве, а также о первородном грехе и его последствиях. Как видите, всего лишь вариация на тему Сотворения мира. Давайте войдем внутрь; рассказ следует начать со стен пресвитерия.

Из внутреннего кармана пиджака он извлек огромный ключ и протянул мне. Я взялся за инвалидное кресло и подкатил его к деревянным воротам. Засов заскрипел, но поддался повороту ключа и открылся.

Помещение церкви оказалось совсем маленьким, самая длинная сторона – метров пятнадцать, внутри едва помещались четыре деревянные скамьи. Дневной свет сочился сквозь три узких продолговатых оконца, а камень цвета охры согревал его летним теплом.