— Но если Блау совсем не станет? — Фей-Фей взволнованно заглядывала мне в глаза.

— Будет локальный прорыв, но Предел устоит, — я пожала плечами. — Род Блау исчезнет с карты Империи, оставшись в истории, а линию Севера продолжат хранить другие. По одному роду заклинателей на Предел. Южные Кораи? Вериди? — ответа на этот вопрос не знала даже я. — Пришлют кого-то из побочной линии, чтобы разгребал хаос, и за десяток лет, или пару десятков, все стабилизируется. Просто тогда Север будут хранить не Блау.

— Ох, — Фей ошеломленно выдохнула.

— У нас тут тихо последние три столетия, Фей. Все почти забылось, покрытое пылью лет, а изменения — это всегда смерть. Большие изменения — это много смертей. Смена линии «породнившихся» — это огромные изменения. Если интересно, потом поищи в летописях, про линию Корай, — я прищелкнула языком, вспоминая, как смачно летописец описывал беды и катаклизмы, охватившие тогда Юг, опечатанный на долгие десятилетия. Тварей тогда вылезло очень много.

Прозвучал гонг, объявляя открытие второй части искусства живописи. Фей-Фей умчалась к сцене, получив напутствия, а я притянула к себе вырванные страницы, налила еще чаю, и начала снова и снова перечитывать правила Турнира.

Я была уверена, что в любых правилах всегда есть лазейки. Мне оставалось их только найти.

Искомое нашлось в самом низу стопки, не свиток, а опять несколько десятков вырванных с мясом пожелтевших страниц, судя по закорючке-вензелю сбоку — из общеимперской энциклопедии. Вопиющее варварство. Люци тайком во время Турнира ограбил Кернскую библиотеку?

Я удовлетворенно вздохнула — все-таки иногда мы с ним думали одинаково, это был полный список тех, кто выиграл этот псаков Турнир за последние пол столетия. Дисциплины, оценки судей, родовые регалии, достижения. Колонка достижений включала в себя так же кругляш со сноской — получена белая мантия.

Северный Предел, Южный, Восточный, Центральный, меня интересовало все, касательно живописи и стихосложения. На одной из строчек палец дрогнул — юный Садо в свое время взял белую мантию сразу в трех дисциплинах, и кто бы мог подумать, что этот расфуфыренный павлин с белоснежно-мраморной кожей из Южного. Загар придал бы хоть немного жизни его напудренному лицу. Пальцы скользили по столбикам, выискивая знакомые имена.

Публика так восторженно ахнула, всколыхнувшись, что я отвлеклась на Арену. Посередине поля, почти до самой верхней границы купола, ровно по четвертый ярус трибун, сияла огромная двухмерная проекция картины, хорошо видная с любого места поля. На картине был изображен сельский пейзаж — время жатвы окончено, крестьяне радуются празднику Урожая, украшая свои дома. Техника исполнения была превосходной, ее смогла оценить даже я. Тонкие летящие едва уловимые штрихи тушью, правильное использование теней и полутонов, казалось ещё немного и картина оживет, и зазвучит песня крестьянок. Но одной техники было мало. Рисунок был мертворожденным, у создателя не хватило сил на печать, и он так и не смог вдохнуть жизнь в свое создание.

Ровно два судейских огонька зажглись сбоку картины. Зеленый с золотым и фиолетовый, наши дамы оценили пасторальный пейзаж, но двух голосов мало даже для третьего места.

Геб внимательно следил за Ареной, стоя у края перил. Потом посмотрю записи.

Я вернулась к спискам, выбросив лишнее из головы. Времени оставалось совсем мало. Я сосредоточилась на колонке с пометкой «белая мантия» в разделе искусства живописи.

Ровно пятнадцать кандидатов. Десять — личная печать на картине, не интересно, трое — ученики признанных мастеров или стали мастерами сами — не возможно, а двое — это было как раз то, что я искала. Открытие новых методов в живописи и признание первенства, и оба — сиры. Первый — менталист, совместил иллюзию и картину, создав полную проекцию на всю аудиторию разом. Это что, картина стала большой ментальной печатью? Сложно.

Как сложно. Второй пошел другим путем и использовал метод рисования… чарами? Вместо кистей? Он что переносил по унции краски разных цветов на картину или как?

Пф-ф-ф. Как сложно. Псаковы живописцы.

— Мисси, наша девочка, — Нэнс ворвалась в ложу, воинственно колыхнув внушительным бюстом, и сверкнула глазами на гвардейцев Хэсау так, как будто это они долго и обстоятельно обижали ее мисси.

— Что же это деется? — Она схватилась за сердце, увидев мой вид. — Мисси, как же ж можно…, — жалобно заголосила она, пристраивая рядом переносной сундук и корзинку. — Быстро, — жесткие командные интонации, и послушные гвардейцы вместе с аллари, строятся так, чтобы перекрыть вид в самом дальнем углу ложи.

Я с наслаждением отдалась умелым рукам аларийки, продолжая думать, под ее негромкое воркование.

— Вот так, мисси, вот так. Сейчас поправим, — и она колдует над волосами, перебирая пряди.

— Чтобы больше никто не назвал нашу девочку военщиной…

— Нэнс…, — неужели и аллари уже в курсе? — Ты знаешь, что было на первой части?

Нэнс кивнула и подбоченилась, бросив прическу.

— Вот что я вам скажу, мисси, вы всегда правильная такая. Этикеты-шметикеты, надо было эту красную за волосы и по Арене потаскать, чтобы не выпендривалась…, — она изобразила карикатуру на изящный жест Марши. — И петуха этого, а то ишь, не женственно ему…

Петух — это Садо? Шикарно, значит все аллари в режиме реального времени уже получили полную картину с места событий. Интересно, их псаков Совет ещё больше уверится, что такая темная тварь, как я, не достойна коптить ясное небо их девственно-чистого Мира?

— Время, Нэнс.

Аларийка засуетилась, перебирая шпильки, и продолжила творить.

— Нэнс, — я спросила тихонько, — если бы тебе нужно было нарисовать картину радости, что ты бы изобразила?

Она пожала пухлыми плечами, продолжая заплетать волосы.

— Мисси, кто же знает эту радость. Радость своя завсегда у всех, а вот печаль — печаль она общая. Смерть или голод, — она задумалась. — Я бы печаль изобразила…

— Но нужно радость, Нэнс.

— Ну, так это радость и есть. Вот печаль нарисую — смотрите какая, а радость в том, что прошла стороной, миновала, не наша печаль значится, а нарисованная только. Чем не радость?

Аларийская логика почти обеспечила мне ментальную перегрузку.

— А мне что рисовать?

— А вы будто умеете? — Нэнс необидно фыркнула. — Только круги свои и закорючки эти, на полу комнаты, а как что путнее, так…

Круги и закорючки! Рунные круги!

— Нэнс, ты гений, — я попыталась закружить ее, но не смогла сдвинуть с места ни на волос.

— Просто гений! — Я чмокнула посмуглевшую аларийку в пухлую щеку.

— Мисси, — она замахала руками. — Сидите, значится. Дайте закончить.

И как мне это не пришло в голову раньше? Я искала метод, как нарисовать то, что рисуют все, а нужно рисовать только то, что умею я. А потом — смотрите какое счастье, что печаль прошла стороной.