Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему не спишь? – спросил он.
– Не каждый день становишься свидетельницей убийства… – пожала плечами она.
– Он собирался метнуть нож. Если бы он убил меня, я боюсь представить, что он сделал бы с тобой.
– Я тебя не обвиняю, Хастад, – тяжко вздохнула она.
– Здесь много отчаявшихся и готовых на всё ради женщины великанов. Вот поэтому я и не хотел тебя отпускать, – он погладил её пока ещё небольшой живот. – Помочь тебе уснуть?
– Угу… – ответила Оля, закрывая глаза.
***
Олин сон кончился так же резко, как и начался. В организме вдруг проснулись гормоны и острое желание заняться любовью.
Вокруг царил полумрак, возле печки уже возилась Ашсаха. Хастад лежал рядом. Он открыл глаза сразу, как только Оля зашевелилась.
– Ещё рано. Можем поспать ещё немного, – прошептал он.
– Я выспалась. Мне хочется кое-чего другого… – так же шёпотом ответила она.
Хастад не мог спутать Олино возбуждение ни с каким другим ароматом. От него в голове словно происходило замыкание. Все органы чувств сосредотачивались на одном: любви.
Великан прижался к спине своей любимой под одеялом. Она нетерпеливыми движениями притянула его бёдра ещё ближе к себе.
Чем больше ускорялся темп движения, тем меньше они думали о том, что их сейчас кто-то слышит.
Под одеялом стало слишком жарко. Оля спустила его до талии, бесстыже обнажив грудь. От одного вида торчащих сосков возлюбленной Хастад со стоном кончил.
– Ещё… ещё… – едва слышно, на выдохе, попросила Оля.
Несколько ловких движений пальцами – и Хола тоже застонала от оргазма. Она не умела ублажать себя так, как это делал Хастад.
Было что-то особенное в том, что они занимались любовью тайком, стараясь дышать беззвучно и не вылезать из-под одеяла.
Ширма закрывала их ложе лишь на три четверти, так что ни звуки, ни ритмичные движения не укрылись от сестры Хастада. Ашсаха нарочно начала греметь посудой, но, так как это не помогло, просто ушла из хижины.
***
Люди окончательно перестали нравиться великанше. Мало того, что они слишком беспомощные, так ещё и устраивают соитие, когда ребёнок уже зачат.
Ашсаха ничего не знала об удовольствиях. Но лучше уж не знать, чем обрести и потерять.
Белая кожа и два носовых отверстия делали человеческую женщину слишком похожей на тех, кто убил родителей Ашсахи – белых великанов. Это в глазах великанши было очередным дурным предзнаменованием.
Великанша верила, что Хола принесла в их дом беду. Ашсахе больно было видеть, как испорченная человеческая женщина медленно утягивает её брата за собой в смерть. Хастад слишком любит человечку, чтобы продолжать жить после её смерти. И это самое страшное.
Только за трагическую судьбу Хастада можно возненавидеть весь человеческий род, хотя бы в лице этой Холы, ради которой гордый великан опустился на колени.
Великан ни перед кем не должен вставать на колени. Это унизительный жест, и если его увидят другие великаны, Хастада затопчут, закидают камнями, а затем съедят. Так поступают со слабейшими.
Хола – это билет в смерть. А с гибелью Хастада оборвётся и весь их род.
Ашсаха мечтала, что её брат женится на себе подобной и продолжит род. Ох, на беду он попал в мир людей…
***
– Ой, твоя сестра, наверное, всё слышала… – стыдливо улыбнулась Оля.
– Она уже ушла, ни о чём не беспокойся, – ответил Хастад.
– Это радует. А то мы, кажется, испачкали постель. И нет тёплой воды, чтобы ополоснуться.
Хастад вскочил на ноги и оделся.
– Подожди пару минут здесь, Хола. У меня есть идея, – и исчез.
Оля натянула свитер и легла на краешек ложа, там, где было не так мокро. Ждать так ждать. Торопиться некуда.
Хастад вскоре вернулся и, не успела Оля спросить, как оба они оказались в шикарном гостиничном номере.
– Ох! – вырвалось у Оли. – Где это мы?
– Это неважно. Идём принимать ванну, вода уже набирается.
Так называемая ванна оказалась огромной джакузи, в которой поместился бы не один, а целых пять великанов. На столике рядом пестрели свежие фрукты и графин с соком.
– Это ты всё устроил? – не поверила глазам Оля.
– Конечно, – он помог своей женщине раздеться и залезть в воду. – Представим, будто бы это всё наше. Когда-нибудь у нас будет собственный дом.
– Я бы очень этого хотела… – резко погрустнела она.
– Эй? – Хастад подобрался ближе к ней и стал осыпать поцелуями сначала лицо, потом шею и плечи. – Что мне сделать, чтобы ты перестала грустить?
– Не знаю… Жизнь вообще грустная штука, – ответила она.
Оле вспомнилась избитая женщина, лежавшая возле хижины помощника главы селения. До какой степени нужно озвереть, чтобы позволить себе издеваться над слабыми?
– Мы не вечно будем жить среди дикарей или враждебного человеческого общества, – как бы услышав Олины мысли, ответил Хастад. – Просто постарайся сейчас расслабиться и получить удовольствие от момента.
Оля кивнула и прижалась щекой к груди своего великана. Хастад прав: они пока ещё живы и вместе. Остальное потом... Потом.
Полдня в люксе пролетели, как один час. Чудесное место, даже несмотря на присутствие людей поблизости.
Приподнятое настроение испарилось сразу по прибытии в хижину: Ашсаха встретила их с таким лицом, будто вот-вот плюнет в лицо и брату, и его женщине.
Началась перепалка. Ашсаха злобно шипела и тыкала пальцем в Олю, а в какой-то момент просто завыла, упала на колени и принялась царапать когтями собственное лицо.
Оля, хоть временами могла разобрать отдельные слова на великаньем языке, но торопливое шипение Ашсахи сливалось для неё в неразборчивую мешанину.
– Мне придётся ненадолго оставить тебя, – сказал Хастад. – Раздобуду на ужин нормальной еды.
– Что? Ты оставишь меня наедине с ней? – с ужасом посмотрела на него Оля.
– Я бы взял тебя с собой, но это опасно. Ашсаха ничего тебе не сделает. Я быстро, – и, прежде чем Оля успела возразить, великан исчез.
Оле стоило спрятаться от ненормальной сестры Хастада за ширмой, но она решила, что не даст себя запугать.
Ашсаха перестала выть и вернулась к вареву над очагом. Как ни в чём не бывало взяла миску, налила в неё бульон, чем-то приправила, размешала, попробовала и жестом позвала Олю.
Великанша недвусмысленно дала понять, что эта странная баланда в миске – для Оли.
Сначала Оля отрицательно помотала головой, но Ашсаха угрожающе зашипела и нависла над ней, показав ряд грязно-жёлтых, но всё ещё острых зубов.