повязкой на голове и еще двое в простой одежде охотников. Капитан Вильям и несколько матросов стояли рядом, подсчитывая корзины с тарруком.

Кристен вместе с Эженом постучались в первый дом. Кира и Иниго пошли вглубь деревни.

– Я же говорила, – спокойно сказала подошедшая Руфина. – Они не выйдут.

Все на корабле знали, что я армиртор.

И Руфина просто подошла ко мне и сказала, что местные не выйдут со мной разговаривать: я чужак. И вдобавок страж.

– Но почему? Откуда такая уверенность? Другие спокойно отвечали на мои вопросы, – спросил я тогда.

Она же печально ответила:

– Я знаю. Мы плывем в мою родную деревню.

Сейчас я видел лишь высокий деревянный забор, широкие ворота, две хлипкие сторожевые вышки и неказистые деревянные дома. Домов было много. И все – с закрытыми ставнями или наглухо зашторенными окнами. А на улице ни души. Никто не впускал командира и Эжена внутрь – лишь открывали двери на ширину двух ладоней и что-то негромко отвечали.

– Хорошо. – Я со вздохом достал блокнот. – Пойдем.

– Здесь был мой последний дом… Джен сказала, сначала к нему. И услышишь мою историю.

И она повела меня вдоль центральной дороги.

– Они нас боятся?

– Они не боятся, – фыркнула Руфина. – Просто проявляют осторожность. Отверженные – вот кто они. Как и все на Сожженных землях. Фарффлы. Ранее почитаемы, теперь редкие и отверженные… Джен говорит, что их редкость стала их проклятьем.

– Да, я знаю, кто такие фарффлы.

Она остановилась.

– Вот дом.

Огни не горят, дверь покосилась, деревянные ступени местами покрыты мхом.

Трехэтажный дом был полностью пуст.

– Я здесь жила очень много лет и повзрослела, пока – о драконье пламя! – капитан Кроссман меня не выменял у матери. Идем дальше. Мы должны посетить храм.

– Выменял? В каком смысле выменял?

Она склонила голову и посмотрела на свои руки, а меня вдруг пронзила догадка.

Купил.

Руфина растянула губы в слишком широкой, неестественной улыбке. Неловко провела рукой по одному из рогов, подняла голову и продолжила:

– Когда я была совсем маленькой… Вы нас не различаете, конечно. Но по мне можно было с самого рождения сказать, что я сильно отличаюсь от здешней расы. Среди нас есть красивые и некрасивые, и вот я была самой некрасивой из всех. Мои рога выросли поздно, тогда как у моих сверстников были уже чудесные рога, – почти прошептала она последние слова. – Они выросли только после семи лет, и я отчетливо помню все, что было до этого, – насмешки. Много насмешек. И мои крылья так и не раскрылись.

– Тебя обижали дети?

Мы подошли к центру деревни. Слева от нас возвышалось каменное строение с вытянутой овальной крышей. Храм Зеленого дракона. Овальная дверь была широко открыта – храм принимал всех.

Но выпускал немногих.

На пороге храма показался служитель в серой мантии. Руфина вздрогнула и свернула налево.

– Если бы только дети… – Руфина вздохнула, а потом, сжав кулаки, быстро продолжила: – Меня обижали все. А в особенности храмовники.

Я молчал. Внезапная откровенность этого существа натолкнула меня на воспоминания о моей жизни до того, как я попал сюда.

– Ты прости, я давно не была здесь. Мне уже не больно, но иногда как нахлынет, – сказала она уже спокойным голосом. – Обидно было, что гнали меня не только дети, но и взрослые. Родители все и вся ненавидели. Но я не виню их: мать была на сносях, когда сбежала на эти земли, а значит, в Таррвании ее ждала смерть. Я росла хилым ребенком – тощим и каким-то нескладным. Но обязательные уровни образования получила. Приказ Костераля об обучении детей выполнялся без нареканий, а в начале каждой смены погоды прибывали помощники.

– Кто?

– Аллистир и Асира. Первые помощники Костераля.

Асира была не так проста, как я думал. Стоит ли сказать об этом Эжену?

– Аллистира тут очень боятся. – Она улыбнулась, по-настоящему улыбнулась, стерев ту фальшивку с морды. – Он ведь всегда страшен: спокойный, молчаливый воин, который убивает своими короткими мечами тварей за считаные секунды. – Она немного помолчала. – Кто-то пустил слух, что я смешана с другими существами.

– С другими?

– Да, они думали, что моя мама была любовницей человека. А она лишь хотела попросить защиты у храмовников.

На этих словах Руфина отвернулась.

– Когда я повзрослела, родители стали пытаться выдать меня замуж – не было надежды, что я смогу выйти замуж легко и что вообще кто-то позарится на «полукровку». И каждый раз унижали не только себя, но и меня, слезно предлагая все что угодно взамен моего замужества. Нашей расе важны дети. Продолжение. Но меня не хотели брать замуж даже калеки. И родители совсем отчаялись.

Я дописал последнее предложение, и она продолжила:

– Но потом с другой территории приехал мой дядя и сказал, что может взять меня к себе работать в таверну: он хочет открыть ее у нас в деревне, потому что мужики давно просили место для отдыха. Дескать, нет им продыху от баб, нужно свое место. И дядя предложил мне работать с ним в качестве подавальщицы. Но при этом он готов был заплатить за меня родителям деньги и забрать навсегда к себе. Родители, не раздумывая, согласились – собрали мои скромные пожитки и выставили за дверь вместе с дядей, как только он отсыпал им десять таффов.

Мы прошли мимо двух домов с плотно закрытыми ставнями и свернули на узкую улочку.

– Вот она, – указала рукой Руфина.

Перед нами появилось покосившееся трехэтажное здание. Вычурная вывеска выдавала таверну. В ней единственной горели огни и даже были слышны приглушенные голоса и смех.

– Поначалу я чувствовала счастье. Закончились издевательства со стороны сверстников, кухарка и дядя были дружелюбны ко мне. Мы постоянно общались, так много, как никогда со мной не общались. – На ее губах заиграла печальная улыбка. – Но я знала, глубоко внутри я всегда понимала, что такое не продлится вечно. Разве я, выродок, достойна счастья? Я должна была быть благодарна за то, что есть. Мой дядя… в ту ночь он приехал с выпивкой. И… я… я должна была много работать. В таверне всегда было кому… подавать.

Голос Руфины становился все тише, и я, оторвавшись от блокнота, внимательно посмотрел на нее: глаза закрыты, кулаки сжаты, и сама она как будто вся сжалась.

– Ты…

– Прости, – выдохнула она и торопливо опустилась на траву возле дома.

– Все в порядке?

– Я… сейчас.

И замолчала. Я присел рядом и внимательно осмотрел улицу.

Частокол, небольшой дворик, наглухо закрытые ставни напротив нас. Из-за занавесок одного окна я увидел яркие точки светящихся глаз – ткань дернулась, и глаза пропали.

Мы сидели уже, по ощущению, больше четверти гонга, как я заметил не спеша идущего к нам